В 1972 году Робер Брессон, откликаясь на мою только что опубликованную книгу «Трансцендентальный стиль в кино»*, написал мне: «Меня всегда поражало, что в образе, созданном теми, кому я действительно интересен, я не узнаю самого себя». Равным образом и для критика, с почтительной дистанции наблюдавшего за режиссером, чьи произведения он изучал и интерпретировал, встреча с ним может оказаться шоковой. Критику-интервьюеру зачастую нелегко мириться с тем, что его «предмет» совершенно иначе смотрит на свои фильмы, их ценность и значимость. Режиссер, к примеру, вдруг терпеливо, но эмоционально начинает объяснять, что он, скажем, использовал в данном эпизоде панораму совсем в иных целях, чем предполагал критик в двух своих статьях и монографии, над которой он в данный момент трудится. Критик оказывается в ситуации неприятного выбора: либо принять сторону послушного ученика, либо попытаться навести мост через разделяющую обе стороны пропасть.
В таком вот трепетном состоянии я интервьюировал Брессона в прошлом году — и как свидетельствует следующий ниже текст, трепет мой оказался вполне не беспочвенным. Дело в том, что я не только уважаю Брессона, но считаю его одним из самых духовных художников нашего времени — духовным художником, создавшим столь уникальный стиль, что сымитировать его невозможно. Я несколько раз вступал в переписку с Брессоном в 1969-1972 годах и воображал, что при встрече мы, как старые друзья, бросимся в горячий спор.
