Батай акцентировал, что Ницше решал проблему целостного человека, но тот, кто последует за «философом зла» (Батай убеждённо называл его именно так, отказываясь от именований «философ воли» и «философ жизни»), обречён на то, чтобы превратиться в пространство бесконечных противоречий; однако лишь в абсолютном одиночестве поставленные задачи могут быть решены. Реализация тотальности суть соотнесение себя «с громадным, комическим, мучительным потрясением, которое переживают все люди на земле», и даже один единственный шаг к опыту подобного рода представляет собой шаг в безумие. Это уже не жонглирование парадоксами, но тотальное погружение в бездну, где не может быть никаких опор. Батай утверждает, что на это способен решиться лишь человек дифференцированный, предельно изолированный. «Пусть никто не сомневается ни минуты: никто не понял ни слова в сочинениях Ницше, не пережив ослепляющего растворения в тотальности». Вереницы имён и судеб, бесчисленные маски и губы, с которых срываются слова, что тонут в общем хоре персонажей, -- Ницше вобрал в себя весь мир, и танец его безумия (?) был танцем вечно возвращающегося Диониса.
