Раздел 6. Социологии и идеологии

 

Глава 26. Идеология и ее социологическое значение

 

Дестют де Траси: появление термина «идеология»

 

Впервые термин «идеология» употребил в начале XIX века французский философ Дестют де Траси (1751-1836)⁽¹⁾. Показательно время, место и социальная принадлежность самого автора. Де Траси был теоретиком буржуазной либеральной экономики и старался систематизировать философские идеи в прагматическом и схематичном ключе. Обращение вместо собственно идей к идеологии подразумевало некоторое упрощение отношения к идеям, попытку связать их между собой, создать таксономию идей. При этом подразумевалась прямая привязка идей к обществу. Можно дать такое самое общее определение «идеологии»: идеология это схематичная систематизация идей и их соотношений в форме непротиворечивой составной конструкции в прямой привязке к обществу.

Сам де Траси считал введение термина «идеология» и систему «идеологии» вполне научным делом, противостоящим определенному субъективизму, который, на его взгляд, царил в то время в философии и метафизике. С точки зрения парадигмы Нового времени, мы имеем дело с тем процессом саморефлексии и прагматической схематизации, которая нарастала во второй половине Нового времени. Книги де Траси, современника Французской революции и Наполеоновских войн, теоретика третьего сословия (буржуазии), приходятся на тот момент, когда парадигма Модерна достигает своего пика и в ближайшем будущем начнет испытывать начало критической фазы.

Хотя узкое толкование «идеологии» позже существенно менялось, изначальный смысл этого термина довольно устойчив: речь идет о замене сложного и многомерного мира идей его схематической, если угодно, плоскостной, проекцией, соотнесенной при этом с обществом. Соотнесенность с обществом можно трактовать прагматически – в том смысле, что в идеологии рассматриваются только те идеи, которую могут иметь какое-то социальное значение, влияние и силу, а не идеи сами по себе – в их метафизическом созерцательном аспекте. Но можно рассмотреть идеологию и социологически, то есть в привязке ее к обществу и коллективному сознанию, которое ее идеи порождает, формирует, транслирует и расшифровывает.

 

Понимание идеологии Марксом: ложное сознание

 

Второй подход, то есть социологическое толкование идеологии, мы встречаем у Маркса и Энгельса, которые в значительной мере способствовали тому, что термин «Идеология» вошел в широкий оборот. В книге «Немецкая идеология»⁽²⁾ Маркс и Энгельс определяют идеологию как «политическое мышление, формируемое в интересах определенных групп общества». Идеология для К. Маркса и Ф. Энгельса – это «ложное сознание», иллюзорное восприятие социального бытия.

Под «ложным» Маркс и Энгельс понимают то, что доминировавшая в их время идеология опирается на социальные интересы, позиции и ценности буржуазного класса, а следовательно, является проекцией не всего общества, а только одной (меньшей) его части – эксплуататоров. Но так как буржуазия обладает властью не только экономической и политической, но и идейной, то буржуазная идеология скрывает свой классовый характер, проецируясь и на рабочий класс. В такой ситуации эксплуатируемые мыслят в категориях и по шаблонам эксплуататоров, что не позволяет им ясно осознать сам факт эксплуатации и проследить ее механизмы.

Теория Маркса ставила своей целью как раз вскрытие механизма отчуждающего воздействия капитала и разоблачение буржуазной идеологии. Но постепенно стало понятно, что антитезой буржуазной идеологии является не столько наука (так как наука также в огромной степени аффектирована обществом, и, соответственно, идеологией), сколько другая идеология – в данном случае коммунистическая. Как и идеология в целом, коммунистическая идеология является схематизацией идей в их привязке к обществу, и поэтому в значительной степени она носит субъективно-классовый характер. Но это обстоятельство, по Марксу и Энгельсу, должно быть исправлено в будущем тем, что социалистические революции и построение коммунизма, искоренив зло (отчуждение, эксплуатацию и разделение на классы), сделают идеологию ненужной и заменят ее «объективной наукой».

Иными словами, если коммунисты и не признавали пролетарскую идеологию «ложным сознанием» открыто, подразумевалось, что это необходимый этап на пути выхода человечества в эпоху чистой науки, где схематизм, редукционизм и полемический элемент, содержащийся в любой идеологии, отпадает за ненадобностью.

 

Несостоятельность определения «идеологии» у Мангейма

 

Довольно упрощенная интерпретация понятия «идеология» дана у немецкого социолога Карла Мангейма (1893—1947). В своей работе «Идеология и утопия»⁽³⁾ он утверждает, что каждый класс (в социологическом, а не в марксистском понимании) имеет собственную познавательную перспективу, детерминированную его положением в обществе, национальностью и профессиональным опытом. Важнейшим свойством такой перспективы выступает фиксация частичной реальности, не тождественной «объективной истине». Понятие об «объективной истине», к которому апеллирует Мангейм, является, с точки зрения полноценной социологии, совершенно недопустимой и некорректной априорией, лишь замутняющей исследование, а не проясняющей его. Предложение же Мангейма, чтобы социолог не выражал предпочтений никакого социального класса, просто абсурдно, так как основано на совершенно необоснованной предпосылке о возможности изучать общество с трансцендентной позиции, предполагающей полную свободу от общества. Это противоречит самому методу социологии как строго научной дисциплины и помещает исследователя в сферу несостоятельной и необоснованной сциентистской неомифологии.

Конечно, каждый класс имеет собственную познавательную перспективу, собственную эпистему, но в разных обществах эта перспектива может распространяться и на иные классы (о чем свидетельствует вполне корректный анализ Маркса переноса буржуазных идеологем на пролетариев), и уж во всяком случае, социолог никогда не свободен от влияния идеологии как таковой, осознает он это обстоятельство или нет.

 

Значение идеологии для социологического анализа

 

Появление концепции «идеология» в рамках общей социологии следует трактовать как стремление общества на определенном этапе отрефлектировать совокупность наиболее важных идейных установок и идейных систем, которые активно влияют на функционирование общества. Другим термином, почти эквивалентным «идеологии», является «мировоззрение» (нем. Weltanschauungen). В тот период, когда социальные мыслители начинают задумываться об «идеологии» и ее устройстве или о «мировоззрении» как конструкте, социальный логос как явление переходит из стадии рефлексии в стадию саморефлексии, то есть к критической фазе.

В нашей терминологии можно описать это следующим образом. До определенного момента социальный логос подвергает логическому анализу мифос, пребывающий в «знаменателе» (а в диахронической перспективе -- на предыдущем историческом этапе). Борьба логоса с мифосом проходит в пределах критики мифоса со стороны логоса.

Но наступает такой момент, когда объектом критической рефлексии становится не другое (мифос, религия, «предрассудки»), но сам логос. В этот момент и возникает концепт «идеологии» или «мировоззрения», подвергающий столь же дистанциированному анализу то, что раньше не подвергалось ни сомнению, ни критическому рассмотрению, то есть логос. Рефлексия ранее распространялась только на миф. С введением понятия «идеология» рефлексия распространяется на то, что мифу противоположно и с позиций чего миф «расколдовывался», «разоблачался», «демифологизировался». Идеология есть старт демифологизации самого логоса, то есть деконструкция рациональности, понимаемой отныне не как нечто «объективное», «научное», «позитивное», но, в свою очередь, как «социальный конструкт».

 

Три идеологии

 

С середины XIX века начинают формироваться три основных русла идеологии или три идеологии, в которых рефлексия соседствует с саморефлексией, а критическое отвержение инерциального мифоса сопрягается с сознательным утверждением «нового мифа».

Эти три идеологии достигают расцвета в ХХ веке, и все историческое содержание ХХ века определяется именно столкновением между собой этих идеологий, что предопределяет международный экономический, философский, культурный, экономический код этого столетия.

Все три идеологии, о которых идет речь, принадлежат Модерну и воплощают (хотя и по-разному) дух Модерна. Все три идеологии представляют собой различные и не сводимые друг к другу (ирредуктибельные) системы идей. Конечно, между ними существовали и промежуточные варианты, но эти варианты никогда не достигали ни идейной, ни политической автономии, не захватывали своим влиянием существенный, решающий сегмент человечества. Поэтому, с социологической точки зрения, корректно говорить именно о трех – не более, но и не менее – идеологиях, тогда как политология, философия, экономика или иные дисциплины могут сколь угодно расширять этот таксономический список на основании своих критериев.

Эти три идеологии таковы:

• либерализм (буржуазная либерал-демократия, со всеми ее разновидностями);

• социализм (в первую очередь, марксизм, но также отчасти и лево-центристская социал-демократия);

• фашизм («третий путь», включая национал-социализм и элитарное теоретическое направление Консервативной революции).

 

Невозможность исследовать идеологии с нейтральных позиций (таких позиций нет)

 

Эти три идеологии представляют собой совокупность основных схематизаций всех существующих идей и тенденций Нового времени в их соотношении с обществом, политикой, экономикой, правом, культурой и т.д. Важно заметить, что, исследуя эти идеологии, мы имеем дело не с идеями в их полноте и многообразии, включая их внутреннее измерение, но только социальные проекции этих идей. Идеология всегда есть не более чем плоскостной срез мышления, обретающий связность и системность только в силу того, что мы исследуем проекции идей, а не сами идеи. Стоит только последовать за идеей в ее внутреннее философское, метафизическое измерение, как хрупкая идеологическая конструкция вполне может нарушиться и распасться. Поэтому идеология под стать социологическому методу, который сводит систему многоуровневых социальных фактов к жестко детерминированной схеме, которая позволяет установить между ними строгие корреляции. А следовательно, идеология в самой себе несет социологичность, что осознанно и эксплицитно в марксизме, который представляет собой социологическую идеологию, но что менее осознанно и эксплицитно в иных идеологиях (либерализме и фашизме), которые отличаются меньшей степенью социологической саморефлексии, нежели марксизм.

Субъективная оценка сути своей идеологии у носителей той или иной идеологии не является решающим фактором, и социологический анализ идеологий должен вестись не зависимо от того, как сами эти идеологии определяют то, чем они являются, а чем не является. Это не значит, что необходимо занять «надклассовую» позицию, к чему призывает Мангейм (это невозможно); это значит, что, осуществляя социологическое исследование идеологий, необходимо либо определить социологическую и более того -- идеологическую принадлежность самого исследователя, и тем самым, сделать эпистемологический код исследования открытым, либо описать отношение идеологий друг к другу перекрестным образом. Нельзя исследовать идеологии с какой-то нейтральной позиции. Такой позиции в обществе нет, каждая позиция социологически и идеологически детерминирована. Важно лишь обозначить ее заведомо, чтобы исследователи, подходящие к какой-то проблеме с иных социальных и идеологических позиций, могли осознанно сделать поправки на перспективу автора и при необходимости внести соответствующие коррективы.

Невозможно строго научно описать либеральную, марксистскую и фашистскую идеологии, не испытывая симпатий или антипатий к одной из них или не будучи самим выражением социальных тенденций, укрепляющих одну идеологию в ущерб другим. Можно либо слабо осознавать собственную идеологическую идентичность (что скажется на дефокусировке исследования), либо сознательно скрывать ее (что допустимо при определенных обстоятельствах), либо отрицать идеологию как фундаментальное явление (что требует очень серьезных и основательных социологических и философских разработок несопоставимых с наивными призывами к «трансцендентности» позиции исследователя у того же Мангейма).

Кроме того, корректный анализ должен сопровождаться тщательной компаративистикой и взвешенным (несмотря на собственные пристрастия) анализом социологом тех формул и конструкций, в которых каждая из рассматриваемых идеологий оценивает все остальные.

 

Глава 27. Социологический анализ идеологий

 

Социологический анализ идеологий и социометрия

 

Социологический анализ идеологий, как мы выяснили, не может проводиться в отрыве от общества, в котором он осуществляется. Если принять во внимание этот фактор, то встает вопрос о том, чтобы, по меньшей мере, осуществить перекрестный анализ идеологий, описав не то, что стоит за той или иной идеологией, но как идеологии интерпретируют друг друга или что остается после того, как мы отвлечемся от самопрезентации, в которой каждая идеология заявляет сама о себе.

Конечно, такой анализ не может претендовать на объективность, но он, по меньшей мере, избавит нас от грубой подтасовки фактов, оценочных подходов и обобщений, которые неминуемо последуют в силу необходимой (осознаваемой или нет) ангажированности социолога.

Основатель социометрии социолог Джэйкоб Леви Морено⁽⁴⁾ (1889 - 1974) ставил перед собой аналогичную проблему в том смысле, что проведение социологических исследований в реальной жизни невозможно, если сам социолог будет поставлен в позицию стороннего наблюдателя процессов, происходящих в коллективах; в этом случае он не просто повлияет на эти процессы, но и не сможет их правильно расшифровать. Если же он «забудет» на время, что он социолог, то, во-первых, он вынужден будет лгать другим и себе, а во-вторых, он утратит свои аналитические и научные качества. Этот порочный круг Морено предлагает разомкнуть тем, чтобы научить исследуемый коллектив основам социологии, объяснив его членам, что они играют роли, что эти роли означают, и как социолог собирается их интерпретировать. То есть вместо того, чтобы прикидываться пациентом, Морено предлагает обучить всех основам врачебного искусства. Эта практика называется также «социатрией», то есть соединением урока социализации и психиатрического сеанса.

Морено приводит в пример первого «социометра» Маркса, который не просто изучал рабочий класс, но стремился передать ему знание о его социальной и исторической роли, взывая к его сознанию. В таком случае понимание особенностей классовой реальности сопровождалось бы ее осознанием самими участниками классовой драмы.

Такой же «социатрический» подход оптимален и для исследования идеологий. Вместо того, чтобы оценивать идеологию, надо осмыслить ее структуру, а при изучении ее влияния на конкретные социальные группы разъяснить им сущность того, что влияет на них извне в форме идеологического импринтинга, и попытаться сделать их из объекта идеологического воздействия сознательным носителем идеологии, то есть идеологическим субъектом.

 

Рост идеологизации в Модерне

 

Как бы ни осмысляли сами себя идеологии, совершенно несомненным является тот факт, что в полноценном виде они складываются только в XIX веке, то есть во второй половине эпохи Модерна. С этого момента они начинают превращаться во все более и более законченные концептуальные системы, распространять свое влияние на широкие массы, включаться в формирование общественных, политических и государственных институтов, оказывать подчас решающее воздействие на экономические процессы. Со второй половины XIX века идеологии становятся решающим фактором социокультурного и социополитического процесса, а в ХХ веке практически полностью предопределяют все основные политические, социальные и экономические тенденции. ХХ век становится веком идеологий, идеологические влияния проникают в глубь общества.

С социологической точки зрения, бесспорен факт роста влияния идеологий на все стороны жизни общественной жизни, начиная с XIX века до конца ХХ века. Вместе с тем нельзя рассматривать идеологии как спонтанный и самостоятельный феномен. Они коренятся в предшествующих социальных формах и уходят корнями в ранний Модерн с его философией, и даже в Премодерн, так как являются, в определенном смысле, секулярными формами религии. Если апостериорно экстраполировать то, что имеется в виду под идеологией во второй половине Нового времени (начало XIX- конец ХХ веков), на предыдущие исторические формы, то вполне можно сказать, что религия также была формой идеологии – по меньшей мере, в отдельных своих аспектах: так же как современные идеологии и религии толковали основные идеи и принципы в их взаимосвязи и в их отношении к социальной реальности. В первой половине Модерна – между религией и собственно идеологией – эту же функцию выполняла наука и философия, в секулярном аспекте, формируя идейные и социальные нормативы.

Поэтому социальный генезис идеологий прослеживается вполне четко: ранее эту функцию выполняли религии, а позже, в Новое время, философские теории и доктрины, которые постепенно обретали систематизированный и схематизированный характер, в результате чего, собственно, и возникли современные идеологии.

 

Марксизм (социализм): эсхатологический миф

 

С социогенетической точки зрения, марксизм наследует линию эсхатологических, мессианских и хилиастических ересей. Сам Маркс (и особенно Ф.Энгельс) приводит в качестве своих предшественников анабаптистов Мюнцера, которые сформулировали социальную программу, чрезвычайно близкую коммунизму.

В этом смысле марксизм продолжает линию социологии Иоахима да Флора, придавая учению о «третьем царстве» догматический и политэкономический характер. Марксизм продолжает идею возрожденческого гуманизма, с одной стороны, и альтернативной инициации, с другой, хотя при этом ставит акцент на изменении именно внешней – социальной, общественной составляющей. Поэтому ранее мы причислили Маркса к представителям социологического максимализма. С его точки зрения, изменить негативное положение в балансе эксплуатируемые/эксплуататоры (власть/массы, высший класс/низший класс) возможно только с помощью революционных преобразований общества. С этой точки зрения и строится вся марксистская теория: понимание государства, экономического процесса, роли финансов, механизма присвоения прибавочной стоимости, смысла культуры, логики истории и т.д. Марксистская идеология представляет собой социальный редукционизм – то есть сведение всех аспектов бытия к обществу. Другими словами, в самой основе марксизма как идеологии заложен социологический подход.

По Марксу, человек, вступающий из «дикости» в историю, становится существом социальным и экономическим, поэтому его судьба связана с обществом и экономикой.

 

Либерализм: апологетика буржуазного строя

 

Если марксизм является критической и революционной формой социальной и социологической реакции на буржуазное общество и развертывание его социальных и социологических установок, то либерализм представляет собой идеологию апологетическую. Либералы солидарны с марксистами в том, что общество развивается по восходящей траектории, но считают при этом, что буржуазно-демократическая фаза развития не несет в себе никакой негативной нагрузки и предоставляет всем равные права для достижения максимальных благ. Переход от средневековых сословий к классам снимает жесткость предписанной статуарности по врожденному признаку и открывает каждому путь в высшие классы общества на основании личных усилий. Марксизм и его катастрофическую конфликтность либералы считают неоправданным экстремизмом и не соглашаются с самой постановкой вопроса.

Показательно, что либерализм с неохотой квалифицирует себя как идеологию, предпочитая действовать и размышлять в терминах прагматизма, экономической целесообразности, прогресса, развития, общечеловеческих ценностей и т.д.

В некотором смысле и либерализм затронут иоахимитским мифом о «третьей эпохе», но при этом он не делает из него радикальных и хилиастических выводов, считая, что оптимальным социальным достижением является сокрушение феодальных, клерикальных и монархических устоев, и что максимум свободы достигается в условиях буржуазной демократии.

 

Фашизм: альянс консерватизма и модернизма

 

Фашизм как идеология сложился позднее и либерализма, и марксизма – только в ХХ веке, но по своей основной социальной парадигме он наследует консервативные течения XIX, и даже XVIII веков. Консервативная составляющая фашизма отрицает идеологию и марксизма и либерализма в том, что «буржуазный строй является более совершенным, нежели феодально-монархический», ставит акцент на национальном государстве как вершине исторического процесса. Как ни странно, и в этой идеологии мы сталкиваемся со своеобразным преломлением идей Иоахима да Флора, при том, что вершиной исторического развития признается не демократия и не коммунизм, а государство и нация.

Показательно, что в итальянском фашизме один из основных идеологов Дж. Джентиле^(4-1) (1875--1944) был гегельянцем и вслед за Гегелем (1770--1831) видел вершину исторического процесса – как постепенного развертывания Абсолютной Идеи – в создании «идеального государства» (только не прусского, о чем писал Гегель, а итальянского^(4-2)).

Фашизм наследует от ранних форм консерватизма неприятие буржуазных норм и процессов по аристократической, сословной линии, что и отличает фашистов и от марксистов. Можно сказать, что фашизм -- это критика буржуазной демократии (либерализма) справа, с консервативных позиций, в то время как марксизм и социализм есть критика той же буржуазной демократии слева – с позиций пролетариата.

Вместе с тем в отличие от классического консерватизма фашизм и его разновидности (национал-социализм, национал-синдикализм и т.д.) видят задачу не в простом сохранении старых добуржуазных форм, но в создании «нового порядка», «новой аристократии» и «нового (корпоративного) государства», то есть помещают свой социальный идеал не в прошлое, а в будущее.

 

Протестантские истоки трех идеологий

 

В этом беглом анализе социологических основ трех основных политических идеологий прослеживается следующая закономерность. Все они так или иначе являются развитием исторического подхода к обществу, то есть версиями диахронизма. И во всех этих идеологиях явно различим след мессианистского еретического мифа Иоахима да Флоры о «третьем царстве». В одном случае (коммунизм) «третье царство» сопряжено с наступлением коммунизма; в другом – с буржуазной демократией и обществом «равных возможностей»; в третьем – с созданием «идеального государства» и приходом «новой аристократии».

Бросается в глаза и еще одна деталь. Все три идеологии тем или иным образом коренятся в Реформации и социально-религиозных воззрениях протестантизма. Относительно либеральной буржуазно-демократической идеологии исчерпывающее исследование осуществил Макс Вебер в своем классическом труде «Протестантская этика и дух капитализма»⁽⁵⁾. В нем убедительно доказывается генетическая связь либеральной идеологии и социальных воззрений протестантских сект. Связь марксизма с Реформацией наглядно видна в апелляции к анабаптизму и Томасу Мюнцеру Маркса и Энгельса, которые однозначно связывают крайние версии протестантизма с истоками учения о диктатуре пролетариата. Но в отличие от либерализма, который преимущественно следует за линией Кальвина (1509--1564), для марксистов ориентиром является радикальное крыло Мюнцера. Самое интересное, что и фашизм через пруссачество Гегеля (Гегель считал, что пиком выражения Абсолютной Идеи должна стать Прусская монархия), через идеи Шпенглера («пруссачество и социализм»⁽⁶⁾) и Зомбарта («немецкий социализм»⁽⁷⁾) косвенно обращается к протестантской идее солидарного государства, обоснованного еще одним выдающимся деятелем протестантизма -- Мартином Лютером (1483–1546).

Таким образом, все три основные идеологии Модерна в своих корнях уходят в эпоху Реформации, которая является важнейшей социологической матрицей всего Нового времени и всей парадигмы Модерна.

 

Социальный логос в трех идеологиях

 

Каждая из трех идеологий предлагает свою морфологию социального логоса. Можно уподобить это различию нормативных фигур или графам. Марксизм видит в обществе две классовые фигуры – эксплуататоров (капиталисты) и эксплуатируемых (пролетариат), каждая из которых вбирает в себя многообразие социальных типов, групп, институтов, профессий и т.д. Можно уподобить это противопоставлению двух фигур – например, кругу и квадрату.

 

 

 

 

 

эксплуататоры эксплуатируемые

 

Морфологический дуализм марксистской социологии

 

Эксплуататорские классы гомологичны фигуре квадрата и образуют свою форму социального логоса, которая транслируется ими на все общество. То есть буржуазия стремится сделать социальный логос «квадратным», в том числе и навязать эту форму пролетариату. Морфология угнетенных классов имеет свою форму (круг), и задача пролетариата через свой авангард – коммунистическую рабочую партию – осознать свою фигуру, дать бой социальному логосу капитализма и через революцию построить общество, гомологичное пролетарскому образцу – общество справедливости, труда и равенства (общество круга). В наличии двух конфликтных морфем социального логоса состоит особенность социологической структуры марксистской идеологии.

В либерализме постулируется фундаментальная гомология, то есть полное подобие всех частей -- социального логоса. Буржуазное общество состоит из одинаковых атомов – индивидуумов. Обозначим их для наглядности кругами.

 

 

 

 

 

Индивидуально-атомарная матрица либеральной социологии

 

Все круги считаются структурно одинаковыми, но способны выстраиваться в произвольные фигуры в силу заложенной в каждом из них динамики.

 

 

 

 

 

 

 

 

Плюральность социальных форм либерального социума

 

Предоставляя всем кругам-атомам равные возможности, буржуазное общество предоставляет возможность создавать из совокупности кругов любые составные фигуры, каждая из которых есть следствие динамичного и постоянно меняющегося коллективного договора, параметры которого зависят от состояния взаимодействий кругов. Яснее всего это описано в символическом интеракционизме Дж.Мида^(7-1). У такого буржуазного общества нет базовой формы. В основе либеральной идеологии стоит индивидуум, который может совместно с другими индивидуумами создавать обобщающие фигуры в открытом режиме.

При этом часть кружков может подняться наверх, часть остаться внизу. Это ничего не изменит в основном принципе до того момента, пока какая-то комбинация кружков-индивидуумов не захочет навязать свою композицию всем остальным. Здесь принцип «непредопределенности» вступает в действие, и либеральная идеология настаивает в таких ситуациях на возвращении социальных процессов к исходным равным условиям – для профилактики «тоталитаризма». Социальный логос здесь является дробным по определению.

В фашизме, напротив, социальный логос структурирован жестко и однозначно. Можно изобразить его в форме треугольника.

 

 

 

 

 

 

 

 

Нормативная модель социума в фашистской (консервативной) социологии

 

Предполагается, что все общество структурируется по единому образцу, и общественная иерархия государства повторяется на более мелких уровнях гомологий – на предприятии, в партийной ячейке, в семье и т.д. Здесь реализуется как раз тот «тоталитаризм», против которого выступает либеральная идеология: форма социума задана раз и навсегда и может только повторяться и воспроизводиться на разных уровнях и в разных масштабах.

 

Глава 28. Психоаналитический подход к идеологии

 

Мифоанализ идеологий

 

Рассмотрев фигуры социального логоса в трех идеологиях, обратим наше внимание на нижний этаж социокультурной топики, где пребывает миф, коллективное бессознательное и попытаемся соотнести логос и мифос трех идеологий.

Еще раз надо подчеркнуть, что идеологии относятся к парадигме Модерна, а следовательно, мифологическая составляющая в них присутствует в снятом виде. Едва ли мы найдем в идеологических конструкциях прямые апелляции к мифу – по меньшей мере, тому мифу из пространства «знаменателя», который на самом деле более всего оказывает влияние на «числитель» социальной дроби. Тем самым в мифоанализе идеологий мы обретаем ту позицию, которую Мангейм тщетно пытался обосновать в своих апелляциях к «трансцендентной» позиции социолога. Если кто и может – и то относительно – абстрагироваться от идеологий, то это психоаналитик, хотя на практике это бывает чрезвычайно редко: например, психоаналитический анализ тоталитаризма и фашизма сплошь и рядом ведется с позиций психоанализа, аффектированного марксизмом или либерализмом (фрейдо-марксисты Э.Фромм (1900–1980), В.Райх (1897-1957) и их современные последователи Х.Сигал, М.Шебек и др.).

Для полноты картины применим к анализу идеологий психоаналитические инструменты изучения коллективного бессознательного из арсенала социологии глубин Жильбера Дюрана.

 

Мифоанализ марксизма

 

Марксистская идеология, к которой мы уже не раз обращались в предыдущих разделах, представляет собой сочетание нескольких мифологических тенденций и некоторые из них принадлежат различным режимам или группам мифов.

Дуальной топики социального логоса у Маркса соответствует его почти прозрачная апелляция к «знаменателю» – хотя сам Маркс помещает туда базис, толкуемый как производственные отношения, то есть «объективную» логику развития экономики. Но само место «базиса» в «знаменателе», в отличие от других идеологий, описано четко.

 

Надстройка

Базис

 

Мифоанализ безошибочно распознает в «знаменателе» марксистской теории миф о титанах, рабочих Тартара. Более всего тут подходит миф о Прометее, о чем мы уже неоднократно говорили. Этот миф относится к режиму драматического ноктюрна.

Титаны вращают колеса в машинном отделении цивилизации, а на палубе восседает буржуазия, делая вид, будто никакого машинного отделения не существует. Один из рабочих – Прометей (сам Маркс, нормативная фигура революционера, социалиста) – поднимается на палубу и похищает схему устройства корабля. Рабочие понимают, что корабль плывет благодаря их труду, а не гипнозу высшего общества, собравшегося на палубе, восстают и выбрасывают буржуазию за борт. Дальше корабль плывет в ином направлении – к сказочным берегам Эльдорадо, царству полного материального равенства, неограниченных возможностей и свободной любви.

Для нас важна метафора палубы – той черты, которая отделяет «знаменатель» от «числителя». Машинное отделение – драматический ноктюрн: это место бесконечного вращения сезонов, движения по кругу, обреченного на повторение труда. На палубе (над чертой дроби) пребывает социальный логос – в его буржуазном классовом издании. Марксистский и, шире, социалистический проект состоит в том, чтобы поднять драматический ноктюрн и заместить им социальный логос, но при этом не просто поставить миф на место логоса, а расчленить циклический миф на две части, отбросить нисходящую составляющую и соединить динамику ноктюрнического вращения со статикой логического социального рационализма. Это и есть диалектический материализм, по Марксу. Что-то в нем от драматического ноктюрна, что-то – от статического классического логоса Просвещения и Нового времени. Вместе же получается динамический прогрессизм и теория смены исторических формаций.

В марксизме есть иная группа мифов, которая соответствует мистическому ноктюрну. Эта группа проявляется в форме материализма, а материя как концепт есть следствие глишроидного жеста эвфемизации времени через переход имажинэра на его сторону. Более всего этому соответствует в марксизме исторический материализм, наиболее «тяжелая» его часть.

Есть в марксизме и вполне диурнический дуализм – как в идее классовой борьбы (предполагающей острый дуализм -- диайрезис), так и в использовании сугубо рационального метода социального анализа.

С точки зрения мифоанализа, марксистская идеология и социализм в целом представляют собой сложное сочетание режимов бессознательного, где наличествуют все три основных группы, но в весьма специфических сочетаниях. Вероятно, этим объясняется массовая притягательность марксизма и социализма в ХХ веке: разные социальные слои, этносы и культуры видели в марксизме что-то свое. Европейские интеллектуалы вдохновлялись критическим зарядом, специфической топикой, рационалистическим потенциалом, нравственным пафосом социализма и коммунизма. Архаические этносы (в том числе русские, китайцы, вьетнамцы, камбоджийцы, кампучийцы, латиноамериканцы, африканцы и др.) видели в нем мессианский миф избавления. Социальные низы понимали марксизм как «новое инициатическое общество» подстать раннехристианской церкви. Монисты соблазнялись всерастворяющим материализмом мистического ноктюрна.

В целом же марксистская идеология представляла собой развитый, систематизированный и законченный миф, в котором мы обнаруживаем все основные темы и все режимы, выделенные Дюраном:

• эвфемизация времени (прогресс, смена формаций);

• героика битвы с мировым злом (капитал);

• диалектика смены эпох (циклизм, синтетический ноктюрн);

• экзальтация материи как единой мировой субстанции (вискозные грезы мистического ноктюрна).

Построенный на двойной демистификации – парадигмы Премодерна, и особенно буржуазной интерпретации Модерна – марксизм сам был эффектной и убедительной гипнотической мистификацией, тонко воздействующей на самые глубокие архетипы коллективного бессознательного.

 

Либерализм и его режим: первая фаза

 

Мифоанализ либерализма дает иные результаты. Более того, психоаналитические режимы внутри либеральной идеологии существенно менялись на протяжении времени, и ранний либерализм XVIII века, с этой точки зрения, существенно отличается от современного либерализма начала XXI века. Глубина этих изменений связана еще и с тем, что либерализм как идеология имеет самую долгую историю – он возник раньше других идеологий и продержался дольше всех.

Изначальный либерализм сопряжен с импульсом диурна, который был блокирован несоответствующими социальными конструкциями. Здесь уместно вспомнить все то, что говорилось в предыдущем разделе о социологии инициации (индивидуации). Однако описанный инициатический импульс был связан с накопленной энергетикой третьего сословия, которое, символически относясь к режиму динамического ноктюрна, стремилось вырваться на поверхность, в область рацио, и по мере определенного ослабления высших сословий и их инициатических практик и институтов вступить с конкуренцию с клиром и аристократией за выработку форм социального логоса. Поэтому в основе либеральной идеологии мы заведомо встречаем протестантизм и масонство – то есть религиозную и инициатическую организации, вступившие в конфликт с сословно-католической официальной Европой эпохи Средневековья и феодализма.

При этом либерализм разрабатывался той частью третьего сословия, которая отличалась повышенной энергичностью, накопившимися амбициями, предпринимательским духом (вплоть до склонности к авантюрам и аферам), высокими способностями к самоорганизации. Эта энергия, носящая в своих истоках в значительной степени характер синтетического ноктюрна, стремилась выйти на уровень рационального «эго», пробиться в социальный логос, параллельно очищаясь от определенных ноктюрнических черт (но далеко не от всех) и приобретая отдельные (но далеко не все) свойства диурна и его выражения в диайрезисе и логоцентризме. Картину этого процесса изящно описал Ж.Б.Мольер (1622--1673) в своих комедиях -- в частности, в пьесе «Мещанин во дворянстве»⁽⁸⁾.

Стихия предпринимательства, составляющая питательную среду либерализма, сочетала в себе военный дух прежней аристократии, агрессивность, активность, подвижность, стремление поглотить и поработить противника (диурн), но все это переносилось на область коммерческой конкуренции; причем сопровождалось общим пацифизмом и нежеланием (по крайней мере, слишком часто) использовать в торговых войнах методы прямого насилия.

Жреческие функции клира третье сословие передавало сфере науки и философии, а позже идеологии как таковой. Таким образом либерализм фиксировал в своем психологическом нормативе своеобразное сочетание двух режимов: экзальтированного драматического ноктюрна – подвергнутого существенному экзорцизму (отсюда пуританская этика буржуа), и частичного диайретического логоцентрического диурна (освобожденного от его наиболее агрессивных и обобщающих черт). Либерализм ставил в центре внимания рациональность – но малую рациональность (микрологос); человека – но в его индивидуальном качестве («минимальный гуманизм»); свободу конкуренции – но без использования прямой силы.

Эта формула лежит в основе либеральной идеологии в ее изначальном виде и предопределяет пределы развития этой идеологии на всех остальных этапах. Однако постепенно в либерализм проникают иные моменты.

 

Либерализм li-li

 

В ХХ веке либеральная идеология видоизменялась. В нее все более просачивались декадентские ноктюрнические мотивы. Параллельно экономической и политической идеологии либерализма (основными принципами которой являются: священная частная собственность, свободный рынок, минимализация участия государства в экономической жизни и т.д.) в западной культуре стали развиваться либертарные тенденции. Либертарианство, в отличие от либерализма, относилось не к политике и не к экономике, а к нравственной сфере, провозглашая и отстаивая свободу нравов – крайний индивидуализм, отмену каких бы то ни было моральных запретов, максимализацию свободы индивидуума в социальной и культурной сферах.

Общим для либерализма и либертарианства был принцип laissez-faire, то есть по-французски «позвольте делать», подразумевается «позвольте делать все, что угодно». Либерализм применял этот принцип, в первую очередь, в экономике и в политике. А либертарианство проецировало его на сферу морали, требуя отмены запретов и расширения этических культурных клише (включая правовые нормы). Либертарианство ратовало за полную свободу и легитимацию внебрачных половых отношений, легализацию абортов, за права сексуальных меньшинств, смену пола, полное социальное равноправие всех слоев и этнических групп.

На первых порах либерализм и либертарианство развивались параллельно, и более того, либертарианство более тяготело к левым – социалистическим, анархистским и коммунистическим политическим формам, но во второй половине ХХ века они стали сближаться все более и более. Постепенно, к 80-м годам ХХ века, сложилось устойчивое явление либертарианского либерализма, которое в современной французской политологии обозначается аббревиатурой «li-li» – от «li-beral» («либерал») и «li-bertaire» («либертарианец»).

В «li-li»-либерализме мы имеем дело с подъемом ноктюрнических архетипов как копулятивных, так и дигестивных (мистических). Предпринимательский дух раннего диурнического либерализма – с тягой к авантюрам, путешествием, открытиям новых рынков, колонизации и т.д. – постепенно сменяется гедонистическим, пассивным стилем, склонным к развлечениям и расслабленности более, нежели к суровой дисциплине. Менеджеры сменяют хозяев-капиталистов; растущие социальные гарантии снимают напряжение экономической борьбы, позволяют «расслабиться». Такое вырождение изначального капитализма предвидел крупнейший экономист Йозеф Шумпетер (1883--1950), предрекавший уже в первой четверти ХХ века скорый конец капитализма из-за смены доминирующего типа⁽⁹⁾. В терминах социологии воображения, этот переход вполне можно описать как переход от диурнического либерализма (фигура Прометея на капиталистический лад⁽¹⁰⁾) к либерализму ноктюрническому, декадентскому, ориентированному на развлечение, праздник и потребление (фигура Диониса), а не на ожесточенную жизненную борьбу.

Сдвиг от диурна к ноктюрну в либерализме – явление, свойственное его последним фазам, и этот сдвиг настолько видоизменяет структуру идеологии, что многие, исследующие это явление, предпочитают говорить о постлиберализме^(10-1) как особой идеологии, развертывающейся на фундаменте классического либерализма, но приобретающей все больше либертарианских черт.

 

Фашизм и миф

 

Из трех основных современных идеологий фашизм менее всего стесняется обращения к мифу, и будучи в целом рациональным и современным явлением, свободно черпает вдохновение в политических, социальных и религиозных обществах Премодерна. Это связано с тем, что фашизм (и его разновидности – национал-социализм, национал-синдикализм, национал-солидаризм и т.д.) является идеологией консервативной и поэтому позитивно рассматривает элементы обществ, предшествовавших наступлению Нового времени. Фашизму присуща и идея прогресса, но прогресса избирательного, не зачеркивающего прошлое как нечто преодоленное и снятое, а укорененного в прошлом и проецирующего отдельные элементы этого прошлого в будущее – без оговорок и оправданий.

Среди режимов бессознательного фашизму однозначно и наглядно соответствует миф диурна, героический стиль. Причем социологическая специфика фашистской идеологии заключается в том, что она принимает в диурническом мифе одновременно и его предлогическую («примитивную», «варварскую») сторону и его логоцентризм. С точки зрения социологии глубин, фашизм показателен в том смысле, что он демонстрирует на примере современного идеологического и социально-политического материала (ХХ века) то, как между собой связаны две стороны диайретического процесса индивидуации: тот же импульс антропологического траекта, который приводит к рождению логоцентризма и панрациональности, несет в себе вполне варварскую мифологию войны, агрессии, насилия, подавления, апартеида и массового уничтожения всего того, что попадает (по логике диурна) в категорию «зла», «другого», «чудовища».

Фашизм -- это приоритетно героический миф в его сыром, предлогическом (но это не значит антилогическом!) виде, несколько окрашенный все тем же иоахимитским началом и идеей прометеически-люциферического прогресса. Следы этого мы видим и в самом названии «Третий Райх», то есть «третье царство», как официально именовалась Германия Гитлера^(10-2); и в фигуре национал-социалиста как Титана, описанной в книге выдающегося теоретика Консервативной революции Эрнста Юнгера (1895--1998) ( «Рабочий» -- «Der Arbeiter»⁽¹¹⁾); и в интересе офицерского эшелона СС к тематике средневековых гностиков-катаров (что видно из рекомендации книги специалиста по катарам Отто Рана (1904--1939) «Двор Люцифера в Европе»⁽¹²⁾ в качестве обязательного пособия для эсэсовцев) и т.д.

 

Фашизм и национал-социализм: нюансы и различия

 

Здесь следует сделать различие между фашизмом и национал-социализмом; хотя обе идеологии принадлежат к одному и тому же идеологическому сегменту, они существенно различаются в деталях. Обе основаны на грубой версии диурнического мифа, но проявляется это по-разному.

В центре фашистской идеологии стоит «государство», понятое как «абсолютное государство»^(12-1) (Дж.Джентиле) или «тотальное государство», призванное сплотить все уровни населения в едином процессе державостроительства. Классовые противоречия снимаются в идее «корпоративности», то есть в распределении населения не по классам, а по профессиональным ролям в общем порыве к созданию мощного государства. Справедливость реализуется не через материальное уравнивание (как в коммунизме) и не через равенство стартовых возможностей (как в либерализме), а через дифференциацию политико-государственных функций, каждая из которых является частью целого политико-государственного организма. Государство здесь мыслится как высшая ценность, а враги государства – внешние и внутренние -- помещаются в раздел логического (интересы) и мифологического (архетипы) зла.

В национал-социализме государство также является высшей ценностью, солидарность высших и низших классов также стоит в центре идеологии, но к этому добавляется расовое учение -- представление о «высших» и «низших» расах. Здесь диурн приобретает особенно варварский германско-языческий характер, поскольку на так называемые «низшие расы» (евреев, африканцев, мулатов, цыган и даже славян) проецируются демонические образы зла, ночи, звериности (териоморфизм), всевозможных грехов и пороков и т.д. Расизм был вообще не свойственен фашизму, но составлял важную часть учения национал-социализма.

Кроме того, харизматичность вождей в фашизме и национал-социализме также различались по степени мифологизации – в Италии дуче мыслился как великий политический деятель, наподобие Гарибальди (1807--1882) или Мадзини (1805–1872), а Гитлер (1989--1945) для национал-социалистов был скорее языческим мессией, воплощением германского божества войны и победы, Вотана.

Мифологичность германского нацизма была на порядок глубже и предрациональнее, нежели в случае итальянского фашизма. Но это не мешало тому, что в целом национал-социализм оперировал с целой серией довольно рациональных моделей и теорий, формирующих структуры его специфического социального логоса. В той или иной степени сотрудничали с национал-социалистами такие выдающиеся мыслители, рационалисты и гиганты современной науки, как философ Мартин Хайдеггер (возможно, крупнейший философ ХХ века), юрист и философ Карл Шмитт, социолог-классик Вернер Зомбарт, культуролог и социолог Освальд Шпенглер, философ Людвиг Клагес, писатель Эрнст Юнгер и его брат публицист Фридрих Георг Юнгер (1998-1977) и сотни других выдающихся интеллектуалов, свободно и в совершенстве владеющих всем арсеналом европейского логоса. Архаизм диурна в его первозданном виде в национал-социализме уживался с высоким уровнем рационализма и логоцентризма.

Современные исследования отношения национал-социализма к мифу показывают, что помимо официальной и довольно слабой версии искусственной неомифологии, изложенной в книге нациста Альфреда Розенберга (1893-1946) «Миф двадцатого столетия»⁽¹³⁾, где основные темы этой идеологии представлены в упрощенно-карикатурном виде, имелись более глубокие мифологические корни, которые надо исследовать через пересмотр самой структуры культуры Модерна. Так, в частности, философы Франкфуртской школы пришли к выводу что «после Аушвица надо мыслить по-другому», основав на анализе феномена национал-социализма и совершенных им зверств, геноцида, массовых убийств и т.д., развернутую критику всей эпохи Просвещения, допустившей подобеные явления не на периферии «просвещенного мира», а в самом центре Европы, на пике становления современной «гуманистической», демократической цивилизации^(13-1). Развитие этой критики вело напрямик к Постмодерну и вскрытию мифологической, «репрессивной», «тоталитарной» сущности Нового времени (например, у М.Фуко, Ж. Делеза и др.). Поэтому идеология фашизма, и особенно его практика, оказали существенное влияние на формирование социологической и философской парадигмы, пришедшей на смену Модерну.

 

Глава 29. Марксистская (и постмарксистская) социология

 

Рассмотрев в общих чертах, как социология видит идеологии, опишем, какие нормативы и методы постижения общества преобладают в рамках самих этих идеологий. В начале этого раздела мы описывали логос и мифос главных идеологий с позиции структурной социологии (социологии глубин), помещая их в систему координат с размерностью большей, нежели число измерений самих этих идеологий. Теперь посмотрим, какие версии социологии формируют сами эти идеологии в рамках своих собственных – заведомо упрощенных (ведь речь идет о «ложном сознании»!) – кординат.

 

Социология марксизма

 

К социологическим воззрениям марксизма мы обращались не раз в предыдущих главах. Сведем основы марксистской социологии к схематическому перечню.

1. Общество фундаментально и первично, в нем нет ничего от природы, которая в обществе пребывает только в снятом (преодоленном) виде.

2. Сущность человек исключительно социальна, все остальные определения человека (в том числе биологическое) суть вторичные социальные конструкты. Индивидуальность как некое постоянное содержание человека, независимо от социальных связей и позиций, отрицается, так как человек есть выражение его социальной, классовой принадлежности и полностью предопределен базисом.

3. Общество представляет собой дробь, в «числителе» которой надстройка (Uberbau, суперструктура), в «знаменателе» базис (Basis, инфраструктура). Под «надстройкой» понимается собственно идеология, политика, культура, философия; под «базисом» -- производственные отношения, экономика, циклы формирования капитала и присвоения прибавочной стоимости капиталистами.

4. Общество имеет классовый характер на протяжении всей его истории, кроме изначальных, «доисторических» времен «пещерного коммунизма». Разделение на два принципиальных класса -- эксплуататоров и эксплуатируемых -- и противоречия между этими классами обостряются по мере смены общественно-экономических формаций (первобытно-общинный, родоплеменной, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм). Классовая борьба – главное содержание истории.

5. Логика социальной истории ведет к формированию пролетариата как глобального мирового класса, к росту классового самосознания, к появлению коммунистических (социалистических) партий как авангарда рабочего класса, к осуществлению социалистических революций, в ходе которых свергается власть капиталистов и возникает новый тип общества, где преобладает обобществление средств производства и относительное равенство. Постепенно социалистические общества перерастают в коммунистические; когда последние остатки государства, неравенства, иерархии, управления исчезают, наступает эпоха всемирного братства человечества.

6. Классический марксизм связывает социалистические революции с трансформациями базиса – и массовым формированием промышленного городского пролетариата в развитых капиталистических обществах. Но и в этом случае роль «надстройки» в виде коммунистической партии имеет большое, а в определенных моментах решающее значение, так как эта надстройка позволяет рабочему классу осознать механику социального и исторического процесса. Позднейшие марксисты (А.Грамши (1891--1937), Д.Лукач (1885--1971), Франкфуртская школа и т.д.) еще более увеличивают значение «надстройки» (революционеров, интеллектуальной элиты), посчитав ее историческое значение решающим.

 

Исторический момент в марксистской социологии

 

Эти базовые установки являются основой социологической топики марксизма, предопределяют методы и принципы марксистского анализа. Изучая общество, марксисты начинают с определения того, в какой стадии развития оно находится (марксисты убеждены в синтагматической природе исторического процесса, в его постепенности, однонаправленности и универсальности). Время играет в марксистской социологии главенствующую роль.

Определение момента исторического развития – самое главное. Его установление – основа марксистского анализа. Для того, чтобы точно определить характер момента исторического развития, необходимо изучить уровень развития производительных сил и производственных отношений, проанализировать процентный рост промышленного пролетариата, исследовать природу господствующего класса (имеем ли мы дело с родоплеменным строем, с рабовладельческим обществом, с феодализмом, капитализмом и т.д.). Установление точного и корректно описанного момента, в котором пребывает рассматриваемое общество, является главной операцией марксистской социологии. Все остальное – стратификация, оси координат, культура, социальная антропология, статусы и роли и т.д. – зависит именно от момента. Смысл и значение моменту придает его точная локализация на оси историко-социального времени, которое в марксизме течет необратимо и однонаправленно – от первобытно-общинного строя к коммунизму. То, где на этой временной оси располагается рассматриваемое общество, и будет «научным» (согласно марксизму) знанием об этом обществе. И лишь отталкиваясь от этого знания как от фундаментальной основы, можно понять конкретные феномены данного общества, не забывая о постоянном их соотнесении с диахронической шкалой.

Для марксизма социологический анализ – это разоблачение претензий общества (господствующих классов, эксплуататоров) на то, чтобы завуалировать или некорректно описать его классовую природу, затушевать классовые противоречия, эвфемизировать классовую борьбу, преподнести эксплуатацию и экспроприацию прибавочной стоимости как «естественный процесс» или вообще скрыть его, а рост отчуждения и накапливающиеся противоречия приукрасить или представить чем-то незначительным.

В силу такой установки марксизм называется критической идеологией. Она, в первую очередь, критикует, разоблачает, демистифицирует, «выводит на чистую воду» (определение момента) то, что этому противится.

Все сказанное о марксисткой социологии в равной степени относится и к другим разновидностям левой социологии и составляет смысл критического метода.

 

Дьердь Лукач: пролетариат и гносеология

 

Одним из крупнейших социологов марксистского толка был венгерский философ Дьердь Лукач⁽¹⁴⁾, в юности входивший в ближайший круг сподвижников и единомышленников Макса Вебера. Лукач соотносит марксистский анализ с основными темами философии – в частности, с проблемой «субъекта-объекта» и «овеществления» («опредметчивания», «реификации»), которое происходит, по Марксу, в ходе развития капиталистических отношений. Лукач рассматривает развитие капитализма с точки зрения нарастающей оппозиции между внутренним субъектом и внешним объектом, что достигает своего предела в тотальной реификации (овеществлении) социальных отношений и соответствующем ей отчуждении. В отличие от буржуазных социологов, Лукач настаивает на том, что буржуазные реформы не снижают напряжения между индивидуумом и обществом, между субъектом и объектом, но, напротив, доводят его до предела. И когда это напряжение достигает кульминации, на историческую арену выступает пролетариат как революционный класс, носитель не только социальной и экономической миссии, но и особого сознания, в котором противостояние объекта и субъекта полностью снимается. Тем самым пролетариат наделяется «мессианским» качеством, благодаря которому самый объективизированный класс через революционный процесс схватывает сущность субъектного начала, что воплощается в акте социалистической революции и дальнейшем праксисе построения коммунистического общества.

Пролетариат не просто гармонизирует трения между человеком и обществом, обществом и природой, субъектом и объектом, производительными силами и производственными отношениями -- он выступает финальным синтезом всех пар противоположностей. Лукач говорит, что в пролетариате объект и субъект совпадают, и гегелевское тождество между мыслью и бытием становится из возможного действительным.

Таким образом, сфера социального и область классовой борьбы, по Лукачу, являются приоритетной сферой решения фундаментальной философской проблематики.

 

Франкфуртская школа: критика тоталитаризма

 

Своеобразное направление неомарксистской социологической мысли мы находим во Франкфуртской школе. Ее основателями являлись Макс Хоркхаймер (1895—1973), Теодор Адорно (1903—1969), Герберт Маркузе (1898—1979). Позже к ним примкнули Эрих  Фромм (1900—1980) и Юрген Хабермас (1929 г.р.), а также многие другие философы, социологи и культурологи.

Теория Франкфуртской школы получила название «критической теории» в узком смысле (так как «критической теорией» в широком смысле считается марксизм).

Хоркхаймер, Адорно, Маркузе и их единомышленники сочетают в своих работах классовый подход социологии Маркса с экзистенциализмом, феноменологией, гегелевской диалектикой. Основным моментом является повышенное внимание к внутреннему миру человека, который, в отличие от классического марксизма, приобретает у философов Франкфуртской школы более автономный статус. В этом можно распознать шаг в сторону либерализма и признания определенной автономности за индивидуумом. Следствием такого отступления от жесткой классовой догматики марксизма является пересмотр соотношения надстройки и базиса в марксистской теории в сторону большего значения, приписываемого надстройке. Группа критических интеллектуалов через работу с философией, культурой, искусством, по мнению философов Франкфуртской школы, способна изменить социальную структуру общества, если ее деятельность будет целенаправленной, организованной и опирающейся на глубокое понимание социальных процессов.

Другим важнейшим пунктом этого направления в социальной мысли был пересмотр отношения к эпохе Просвещения. Критическая теория Франкфуртской школы и сводится в основных чертах к критике Просвещения, которое у большинства марксистов и представителей левой философии и социологии, напротив, осмысляется позитивно.

Авторы «Диалектики Просвещения»^(14-1) исходят из того, что просветительская мысль представляет собой резюме основных идей, благодаря которым осуществился переход от традиционного общества к обществу Модерна. Но, по мнению Хоркхаймера и Адорно, деятельность творцов Просвещения привела к результату, прямо противоположному задуманному (феномен «гетеротелии», о котором упоминалось в первом разделе).

«Отчуждение от природы, которую люди намеревались покорить, а главное, подчинение человека человеку, господство над себе подобными вместо господства над природой - таковы основные проявления диалектики Просвещения. (…) Человечество с помощью просветительства намеревалось устранить мифы, сделать ясным и доступным знание; но в результате оно создало новые мифы. К таким новым мифам причисляются абсолютный рационализм и сциентизм, т.е. неомифологию разума и науки. И здесь снова сказывается парадоксальная диалектика Просвещения. Ибо Просвещение намеревалось именно с помощью разума и науки «освободить», «осчастливить» человека и человечество. Между тем результат снова оказался иным: из «великого и свободного» разум на деле стал инструментальным разумом, его понятия, концепции, нормы оказались не способами освобождения, а инструментами господства, причем не столько над природой, сколько над другими людьми. В итоге начало складываться отчуждение человека и человечества от разума и науки. Хоркхаймер и Адорно формулируют и более общий тезис: "Люди оплачивают расширение своей власти отчуждением от того, над чем властвуют". (…)Хоркхаймер и Адорно называют идеологию Просвещения "тоталитарной системой". Наука и философия Просвещения интересуются не одноразовыми, непосредственными, неповторимыми процессами, а лишь общим, повторяющимся -- тем самым осуществляется "негация непосредственного", вводится "принцип повторения". Приведение к абстрактным, лучше всего к математическим, стандартам - другой принцип просветительской науки. Мир упаковывается в систему понятий, категорий логики. Несмотря на то, что все эти занятия кажутся весьма далекими от жизни, они служат вполне конкретной социальной цели. Математические процедуры становятся, так сказать, ритуалом мышления и превращают живые мыслительные процессы в "вещественные" инструменты. Создается математическая, сциентистская мифология, за фасадом которой скрывается то же самое усиливающееся господство одних людей над другими»⁽¹⁵⁾.

Другой стороной социологии Франкфуртской школы стало пристальное внимание к феномену фашизма и национал-социализма в Европе (так как все представители Франкфуртской школы были евреями, они вынуждены были бежать от нацистских преследований и на время войны иммигрировать в США). В этом они видели не печальное недоразумение или «соскальзывание в варварство», но проявление тех сторон Просвещения, которые они изначально критиковали, причем в особенно жестокой и наглядной форме. Известна формула Т.Адорно: «После Аушвица вся культура, включая крайне необходимую ее критику, есть хлам». Это означает, что претензии буржуазной культуры на необратимое расставание с духом Средневековья (с его принципами иерархии, эксклюзии, прямого господства, социальной и этнической сегрегации) есть ничем не обоснованная претензия, полностью опровергнутая феноменом нацистского тоталитаризма. Критика тоталитаризма и авторитаризма, особенно в его современных проявлениях, стала центральной темой данного направления социологии, чему посвящены коллективный труд «Авторитарная личность»^(16-1), «Помрачение разума»^(16-1) Хоркхаймера, работы Ханны Арендт (1906–1975), ученицы М. Хайдеггера, близкой к философам Франкфуртской школы, полагавшей, что «тоталитаризм – это явление сугубо современное»⁽¹⁶⁾

Критика Просвещения как недостаточного просвещения, то есть отказ признавать за Модерном фундаментальный разрыв с Премодерном, напрямую ведет к идеям Постмодерна. Здесь также можно увидеть сближение марксизма с либерализмом и индивидуализмом, что станет впоследствие основой постструктурализма. Частично эта критика распространяется и на сам марксизм, который обвиняется в том, что и он был слишком затронут «тоталитаризмом» Просвещения и старался свести все индивидуальные – сингулярные – моменты к обобщающим классовым и безлично экономическим процессам. Примером такой тоталитарной девиации общества, основанного на номинально марксистских принципах, для философов Франкфуртской школы был СССР и советское общество, в котором они видели не просто карикатуру на марксизм, но явное обнаружение именно тех его сторон, в которых репрессивный характер просвещенческой неомифологии проступил ярче всего.

 

Фрейдомарксизм

 

Фрейдомарксизм представляет собой социологическое направление, тесно взаимодействовавшее с Франкфуртской школой. Наиболее полно эту теорию развили психоаналитик Вильгельм Райх, а также Герберт Маркузе и Эрих Фромм.

Основная идея фрейдомарксизма заключается в установлении прямых аналогий между социальным освобождением трудящихся (через социалистическую революцию) и сексуальным освобождением половых желаний, влечений, либидо (через раскрепощение нравов и сексуальную революцию). Упрощенное толкование Фрейда позволяло понять его учение как «призыв избавиться от комплексов», которые сковывают сексуальное влечение и заставляют подчиняться вытесняющей диктатуре рассудка. В социологическом смысле, это постулировало человека как человека желающего, что позже будет названо Делезом и Гватари «машиной желаний». Сексуальность отождествлялась здесь с внутренним содержанием индивидуума, и ее структура бралась за модель, которая императивно и нормативно распространялась на всю структуру общества – вопреки тем социальным институтам (патриархат, семья, мораль и т.д.), которые сложились еще в эпоху Премодерна и продолжают оказывать решающее влияние на социальные, правовые и политические институты Нового времени (в таком подходе мы видим типичную для Франкфуртской школы критику Просвещения).

Один из основоположников фрейдомарксизма, социолог Г. Маркузе, утверждал, что «смысл капиталистической эксплуатации состоит в ограничении влечений», и призвал к отказу от традиционных ценностей, бунту и революционной борьбе за «раскрепощение» инстинктов, в особенности Эроса. Эти идеи он последовательно изложил в серии книг «Эрос и цивилизация», «Одномерный человек»⁽¹⁷⁾ и т.д.

Фрейдомарксизм и Франкфуртская школа в целом являются важным моментом в развитии левой (марксисткой и постмарксистской) социологии, так как с разных сторон вводят в социологическую конструкцию индивидуума как важнейшую социальную фигуру (которой не было в классическом марксизме). Этот индивидуум обосновывается экзистенциально (многие экзистенциалисты также были марксистами и левыми – в частности, Сартр (1905--1980), Камю (1913--1960) и др.) или сексуально, и его освобождение становится вначале задачей параллельной освобождению рабочего класса, а потом и вытесняет класс вовсе. Принцип освобождения индивидуума в смысле раскрепощения его сексуальных желаний определяется как либертарианство, которое было побочным явлением в ранних коммунистических теориях, но которое приобретает все больший и больший вес в позднем марксизме ХХ века.

Мы видели ранее, как либертарианство, с другой стороны, постепенно сближается с либерализмом, образуя формулу «li-li». Параллельно этому происходит проникновение либертарианства и в левые идеологии, и в марксизм. Фрейдомарксизм играет в этом процессе ключевую роль, так как в нем мы видим серьезную смену социологических приоритетов левой идеологии – от жесткой и догматической классовой борьбы, где решающую роль играет базис (экономические отношения) и где действуют силы класса, а не индивидуумы, к более нюансированным и индивидуалистическим теориям, где в центре оказывается индивидуум, освобождению подлежат, в первую очередь, сексуальные влечения, а решающую роль играют критически настроенные интеллектуалы-нонконформисты.

В этом русле развивается и критика советского строя со стороны европейского марксизма (как правило, троцкистского толка), где центральным моментом является вскрытие и разоблачение тоталитаризма и некритически понятого духа Просвещения.

Во второй половине ХХ века такая «новая левая», постмарксистская и фрейдомарксистская социология вплотную подойдет к либертариански понятому либерализму (li-li), что образует основу социологических систем Постмодерна.

 

Глава 30. Либеральная социология

 

Основные пункты либерального подхода к социологии

 

Либеральная социология видит общество совершенно иначе. Выделим ее основные предпосылки (в сравнении с марксизмом).

 

1. Первичным является индивидуум, независимый от общества и обладающий полной автономией по отношению к нему. Общество как таковое создается общественным договором индивидуумов для решения каких-то совместных задач. Общество имеет рациональную природу и может видоизменяться в том случае, если количество или качество его участников изменится или они договорятся о пересмотре основных устоев общества. Отсюда значение Конституции как формы коллективного договора.

2. Человек есть существо индивидуальное; социальность -- лишь одна (не фундаментальная) из сторон его бытия. Разные версии либерализма по-разному обосновывают индивидуальность (феральность, (пост)религиозное представление о душе, учение о рациональном субъекте и т.д.), но общим является признание свободы индивидуума от общества как нормативного состояния и вектора социального прогресса.

3. Общество представляет собой динамическое и диахроническое явление, протекающее как постоянное движение атомарных индивидуумов, которые стремятся к выработке социальной модели, оптимально соответствующей нормативам свободы. Важнейшим этапом в развертывании этого процесса является переход от политики к экономике, от кастового и сословного общества к классовому, где достигается равенство стартовых условий. Экономический человек – человек оптимально свободный, а следовательно, нормативный.

4. В обществе всегда будут наличествовать высшие и низшие классы, так как люди обладают различными способностями, действуют в различных условиях, прикладывают для достижения успеха разное количество энергии. Высшие классы формируются из наиболее активных, сильных, успешных, трудолюбивых, сообразительных, удачливых, изобретательных, способных добиваться своего любыми методами (не противоречащими социальному контракту). В низшие классы попадают те, кто, начиная с равных стартовых условий со всеми остальными, не прикладывают достаточных усилий для достижения целей, колеблются, ленятся, сбиваются с пути, отклоняются на второстепенные цели, и которым просто-напросто не везет. Посредине находятся средние классы, успешные, но не совсем, отстающие от высших по всем параметрам. Такая стратификация общества неизбежна и ни в чем не противоречит стартовому равенству возможностей. Классовая борьба как неизбежность отрицается, а ее подобия суть проявление глухого (и аморального) недовольства тех, кто проиграл, теми, кто выиграл.

5. Логика социальной истории ведет к тому, что все общества рано или поздно обнаружат для себя преимущества свободы и рыночной системы, построят буржуазно-демократические режимы, и экономика станет всеобщей судьбой. Это будет эпохой мира и глобального сотрудничества, так как вместо войн и конфликтов будет свободная конкуренция и система договоров. Современные либералы (Ф.Фукуяма) называют такое состояния «концом истории»^(17-1).

6. Историческая задача либералов состоит в том, чтобы сделать рынок, либеральную демократию, парламентаризм, принципы «прав человека» (то есть политико-идеологически узаконенный индивидуализм) глобальным явлением, реформировав (если понадобится, уничтожив) те страны и общества, которые основаны на иных идеологических началах. Как миссионерство либерализм ставит своей целью открыть человечеству глаза на индивидуума как высшую ценность. В стратегическом плане это выражается в распространении либеральной модели на все страны и общества, их модернизацию и вестернизацию – с перспективой ликвидации национальных государств и объединения человечества в единое Мировое Государство во главе с Мировым Правительством (глобализация и глобализм).

 

Чикагская школа

 

Либеральная социология развивалась преимущественно в США.

Важнейшее значение в этом процессе сыграла Чикагская школа. Ярче всего принципы либеральной идеологии проявляются у первого поколения этой школы, которая ставила перед собой задачу, с одной стороны, дать либеральный ответ на вызовы, сформулированные марксизмом и марксистской социологией, а с другой, воспрепятствовать на практике тому, чтобы марксистские прогнозы относительно обострения классовых противоречий сбылись в масштабе достаточном, чтобы поставить под угрозу существование капиталистической системы. В этой озабоченности чикагцев практической политикой выразилась глубокая идеологичность всего этого направления. Представители чикагской школы активно взаимодействовали с администрацией города Чикаго, убеждая ее активно и системно использовать социологию для противодействия социальной нестабильности и предупреждения классовых трений.

«Основоположником Чикагской школы был А. Смолл, первый в США профессор социологии. Базовым сырьевым материалом социального процесса является, по Смоллу, деятельность группы. Групповая деятельность основывается на элементарных человеческих интересах, и неизбежный конфликт этих интересов придает динамику социальному процессу. Формируя концепцию социального конфликта, Смолл (опирался на работы К.Маркса, экономиста А.Вагнера (1835--1917), социологов Шеффле (1831--1903), Гумпловича. В то же время он полагал, что конфликты могут быть урегулированы, а анархии можно избежать, если они протекают под авторитетным контролем государства, выносящего третейские решения относительно групповых антагонизмов»⁽¹⁸⁾.

В этом подходе мы видим основополагающую черту американского либерализма (иногда называемого «корпоративным либерализмом») – апелляцию к государству в качестве инстанции, способной смягчить классовые и групповые противоречия через проведение сбалансированной политики, не нарушающей при этом основные принципы свободы рынка и не ограничивающей либерализм, но заинтересованной в сохранении общей системы через пристальное внимание к каждому конкретному случаю социального дисбаланса или институциональной дисфункции. Одним из инструментов такой упреждающей или гасящий классовые трения деятельности государства чикагские социологи считали сближение социологии с государственным управлением. С марксисткой точки зрения, такая социология могла бы быть названа «штрейкбрехерской», что получило в истории социлогии специальное название – «хотторнский эффект» (знаменитая история, когда группа социологов, в частности, основатель индустриальной социологии Элтон Мейо (1880--1949), внедренная для изучения общественного мнения в коллектив рабочих, вызвала активные протесты с их стороны после того, как они распознали в деятельности социологов исполнение заказа владельцев, ведущего в перспективе к увеличению трудовых затрат, к ущемлению экономического благополучия, прав и свобод рабочих, в их понимании).

Со Смоллом тесно сотрудничали прагматист Джон Дьюи (1859–1952), интеракционист Джордж Герберт Мид, институционалист Торстейн Веблен (1857--1929).

Российский социолог Г.Осипов справедливо замечает:

«Первое поколение Чикагской школы — Смолл, Винсент, Томас, Хендерсон утвердили либерализм в качестве основной социально-философской доктрины социологической школы. Либерализм понимается в США как идеологическая ориентация, основанная на вере в значение свободы и благосостояния индивида, а также на вере в возможность социального прогресса и улучшения качества жизни с помощью изменений и инноваций в социальной организации общества. Чикагская школа развивала корпоративную разновидность либерализма, суть которой состоит в убеждении, что без политического регулирования экономической жизни капитализм будет разрушен классовыми конфликтами. Чикагская школа выступила против неограниченной экспансии капиталистического господства, за цивилизованность, рациональность форм такого господства»⁽¹⁹⁾.

 

Типология индивидуума и социальная ситуация

 

Так как индивидуум стоит в центре всего социологического метода либерализма, закономерно, что именно ему в либеральной социологии уделялось основное внимание. Пристальное внимание к индивидууму и к микроситуациям, в которых он оказывается (так называемое «case studies» – изучение конкретного случая), характерно и для других представителей Чикагской школы – в первую очередь, Уильяма Томаса и Флориана Знанецкого.

У. Томас сформулировал концепцию социальной ситуации, которую он делил на три важнейшие составные части:

1. объективные условия, заложенные в существующих социальных теориях и ценностях;

2. установки индивида и социальной группы;

3. формулирование существа ситуации действующим индивидуумом.

В совместной работе со Знанецким Томас детально исследовал именно систему социальных установок и показал, что конфликты и социальная дезинтеграция с необходимостью возникают в случаях, когда индивидуальные определения ситуации личностью не совпадают с групповыми ценностями. В этом мы видим классический мотив либерализма, объясняющий социальные дисфункции через конфликт индивидуального начала с социальным.

Томас выделял четыре группы побудительных желаний человека, играющих ведущую роль в определении его поведения:

• необходимость нового опыта;

• обеспечение безопасности, стабильности своего образа жизни;

• потребность в признании себя со стороны окружения;

• жажда господства над своим окружением.

Индивидуальную конфигурацию этих желаний он связывал с врожденными особенностями человека, прежде всего с его темпераментом. Здесь мы имеем дело с попыткой психологического объяснения постоянства индивидуума через его врожденные психологические свойства – в данном случае через «темперамент».

Отсюда уже один шаг до типологии индивидуумов, построенной на признании у них фиксированных свойств.

«Томас и Знанецкий строят эту типологию на анализе механизмов социальной адаптации.

Согласно их теории, есть три основных типа:

• обывательский (мещанский) тип – он характерен традиционностью своих установок;

• богемный тип – он отличается нестойкими и мало связанными установками при общей высокой степени адаптации;

• творческий тип — наиболее значимый для социального прогресса, способный на порождение изобретений и инноваций.

Знанецкий ввел в социологию понятие человеческого коэффициента, означающее личностно значимый аспект человеческого опыта данного индивидуума. Его учет, по Знанецкому, обязателен при анализе деятельности личности и означает ее понимание социальной ситуации»⁽²⁰⁾.

 

Ф.Хайек: космос против таксиса

 

Параллельно американской либеральной социологии развивалась европейская либеральная школа, связанная, в первую очередь, с именем Фридриха фон Хайека.

Суммарный обзор идей Хайека дает французский философ Ален де Бенуа.

«Хайек классифицирует основные типы общества как противостоящие друг другу понятия "таксис" и "космос". Под "таксисом" понимается волюнтаристски установленный строй, любой политический проект, подразумевающий общую цель коллектива, вненациональное планирование, решающую роль государства, управление экономикой и т.п. Для Хайека перечисленные признаки — реликты "родового строя". Напротив, слово "космос" обозначает "спонтанный строй", общество, проистекающее "естественным образом" из сугубо практической деятельности, существующее без определенной цели. Люди в таком обществе заняты исключительно достижением своих личных целей, необходимое согласование общественных сил определяется их взаимодействием. Таким образом, "космос" формируется спонтанно, независимо от человеческих намерений и проектов.

Человек не может познать всего, поэтому лучшее, что он может сделать — это поставить себя на службу традиции, под которой Хайек подразумевает привычки, освященные уроками опыта.

Рынок — вот отличный ключ к системе. В обществе разобщенных индивидуумов торговля на рынке — единственно возможный вид социальной интеграции. В традиции либеральной мысли рынок представляется как абстрактный способ социальной регуляции, "невидимая рука", посредством которой проявляются объективные общественные законы, управляющие делами человека вне зависимости от любой политической власти. Социальный строй сливается с экономическим — ненамеренное следствие взаимодействия движимых исключительно собственным интересом индивидуумов. В таких условиях рынок охватывает все поле социальной деятельности, являясь более не моделью человеческой активности, но ею самой. Рынок не принадлежит сфере чистой экономики (под которой Хайек подразумевал сферу элементарных экономических объединений — фирм и торговых домов), он становится глобальной системой для управления обществом. Рынок — уже не просто экономический механизм оптимального распределения дефицитных ресурсов, имеющий целью обеспечения благосостояния и счастья человека, он распространяется в сферы социологии и политики, где рассматривается как инструментальное обеспечение возможности индивидуумам свободно реализовывать их частные цели.

Определив основополагающие принципы "расширенного общества" в рамках рынка, Хайек обращается к идеологическому направлению, которому он противостоит — "конструктивизму". Эта идеология, согласно Хайеку, основана на вере в иллюзорную возможность преобразования общества согласно какому-либо проекту, убежденности в том, что общественные институты служат целям человечества, предназначены для их реализации. Но коль скоро все знание с необходимостью ограничено по отношению к потенциальному релевантному знанию, конструктивизм переоценивает роль, которую "общественные инженеры" способны играть в управлении обществом. Архетипом конструктивизма в глазах Хайека является социализм, который узаконивает воскрешение родового строя. Успех социализма кроется в его апелляции к атавистическим инстинктам солидарности и альтруизма. Эта мысль приводит Хайека к выводу, что социализм заключает в себе все формы "социальной инженерии" и, в конце концов, именно к нему сводится любое диктуемое политическими соображениями экономическое решение, каким бы оно ни было. Последователи теорий Декарта и приверженцы холистического или органического, общественного устройства, контрреволюционеры и романтики, марксисты, фашисты, социал-демократы — все они виновны в конструктивизме, ибо верили в целесообразность и эффективность государственного вмешательства в управление экономикой и социальных реформ. Итак, если Вы планируете производство, апеллируете к солидарности, перераспределяете богатство, издаете природоохранное законодательство, вводите социальные льготы и самые мягкие формы государственного протекционизма, контролируете финансы — Вы виновны в "конструктивизме" и обречены, по логике Хайека, на полный провал. Хайек настаивает на отсутствии какой бы то ни было общественной солидарности в достижении определенной цели и обреченности любых попыток поиска в этом направлении»^(21).

Теорию Хайека принято называть неолиберализмом. Это логичная социологическая теория, которая наиболее полно выражает основные силовые линии либерализма как последовательной, систематизированной и законченной идеологии, претендующей на описание общества и утверждение его нормативов.

Вдохновляясь идеями Хайека, собственную теорию «открытого общества» развил австрийский философ науки и социолог Карл Поппер (1902-1994). Социология Поппера представляет собой крайне идеологизированную версию социального норматива, критикующую любые формы «конструктивизма»^(21-1).

В случае Хайека и Поппера показательно, что их социологические теории формируются в прямом и осознанном, эксплицитном, критическом (даже полемическом) диалоге с социологией социализма (марксизма) и фашизма (национал-социализма), обобщая тем самым разрозненные либеральные тенденции в емкие и жестко идеологизированные системы.

 

Айн Рэнд: Атлас расправил плечи (объективизм)

 

Крайней формой неолиберальной социологии являются идеи, систематизированные американской писательницей русского происхождения Айн Рэнд (Алиса Розенбаум) (1905-1982), которая повлияла на новое поколение американских неолибералов от известного экономиста Милтона Фридмана (1912-2006) до президента США Рональда Рейгана (1911-2004). В ближайшем кружке Айн Рэнд («Collective») принимал активное участие экономист Ален Гринспен, который долгое время (1987-2006) возглавлял Федеральную резервную систему США и, по мнению многих экспертов, является создателем современной финансовой системы США. Влияние Айн Рэнд на американских неоконсерваторв и правое крыло Республиканской партии США до сих пор остается огромным.

Айн Рэнд в своих художественных⁽²²⁾ и философских^(22-1) произведениях (свою философию она называет «объективизмом») дает героико-диурническую версию либерализма, доведенную до крайних форм (яркое изложение идей Айн Рэнд дано в книге «Атлас расправил плечи»^(22-2)). С точки зрения Айн Рэнд, индивидуализм и эгоизм являются сущностью человека, и их ничем не ограниченные проявления следует признать высшим благом. Айн Рэнд доводит до логического предела либеральный принцип – «если каждый будет стремиться к индивидуальному успеху и преуспеет в этом, преобразится все общество» -- и выстраивает на этом свою социологическую концепцию. Айн Рэнд прямо называет общество чистым злом, которое сдерживает индивидуума, заставляет сильных и героических поддерживать ленивых и трусливых. Из этого Рэнд делает вывод, что необходимо начать войны «хороших богатых» (которые хороши уже тем, что богаты) против «плохих бедных», вплоть до их полного поражения. Все формы перераспределения материальных благ должны быть упразднены – включая государство, и вместо этого повсюду должны быть установлены только жесткие законы свободного рынка, где выживает сильнейший, а на слабых никто не обращает внимания.

Здесь мы сталкиваемся с крайней формой либерального расизма, основанного на демонизации бедных и экономически слабых и прославлении богатых и экономически сильных.

В отношении социологии Айн Рэнд вполне можно использовать термин «либеральный фашизм» (или «экономический расизм»), так как здесь доводятся до логического предела идеи классового неравенства, социал-дарвинизма, индивидуализма и социальной сегрегации на основании материальной обеспеченности^(22-3).

 

Глава 31. Социологические теории «третьего пути»

 

Третий путь как обобщение

 

Социологические теории в фашизме и национал-социализме были развиты неравномерно. А кроме того, эти идеологии были менее систематизированы, нежели марксизм и либерализм, просуществовав гораздо меньше по времени. Иногда к фашистской и национал-социалистической социологии типологически относят широкий спектр социологических идей, которые не были связаны с этими движениями напрямую, но имели с ними некоторые общие черты – хотя бы в том, что не попадали в пределы либеральной и марксистской социологии. Поэтому, с научной точки зрения, корректнее было бы говорить не о фашистской или национал-социалистической социологии, которых как таковых, то есть как систематизированных и законченных моделей -- не было, но о социологии «третьего пути», в чем-то созвучной проблематике фашизма и национал-социализма, но имеющей множество оригинальных черт.

Общим во всех социологиях «третьего пути» является то, что они отвергают марксистский подход, в основе которого лежит класс, и либеральный подход, в основе которого лежит индивидуум. Это отрицание объединяет социологии третьего пути, остальные же аспекты их разделяют, так как в разных случаях в основе социума могут постулироваться различные субъекты, явления и акторы.

 

Вильфредо Парето: неомаккиавелистская социология

 

Идеи социолога Вильфредо Парето оказали огромное влияние на Бенито Муссолини (1883--1945), дуче итальянского фашизма, и прочно вошли в фашистский стиль осмысления общества. При этом строго причислять Парето к фашистам совершенно некорректно. В очень близком ключе развивали свои идеи Гаэтано Моска и Роберто Михельс, продолжавшие теории швейцарского экономиста Леона Вальраса, противопоставившего динамической концепции Маркса теорию экономического и социального равновесия (к которому тяготеют все политэкономические тенденции в любом обществе).

Социология Парето основана на том, что структура общества остается неизменной, в ней всегда есть высшие классы и низшие, элиты и массы. Динамика развития общества ничего не меняет в его сути и лишь прикрывает собой либо стремление новых элит перехватить власть у старых, либо стремление старых сохранить свои позиции. В такой картине в основе социума лежит только власть и иерархическая вертикаль, а каким образом организована стратификация – кастовым, сословным или классовым – не важно, так как в любом случае логика и смысл господства не меняются.

Массы в любом обществе остаются за пределом какого бы то ни было влияния на политику, чтобы им ни говорили, и отстранены от принятия решений. Это следует из самой социальной сущности масс; масса – это те, кем правят, элита – те, кто правит.

Парето при этом считает, что властные элиты со временем выполняют свои функции все менее адекватно, что рано или поздно приводит к их опрокидыванию новыми элитами (контрэлитой). По Парето, лучше старым элитам подпитывать себя новыми энергичными представителями контрэлиты добровольно, нежели дожидаться, пока отстраненные от власти активные личности, организовавшись вокруг той или иной социальной, политической, экономической или династической идеи (чье самостоятельное значение второстепенно), их скинут.

Итальянский фашизм воспринял эту социологическую концепцию как программу формирования контрэлиты на первых порах, а далее – взяв власть после марша на Рим – заключил договор с Ватиканом и монархией из прагматических целей укрепления чистой стихии власти.

Социология Парето не дает ответа на вопрос: что делает человека относящимся к элите (или к контрэлите)? Она просто фиксирует постоянство и неизменность этих закономерностей как констант социальной феноменологии. Холодный реализм и ирония Парето относительно несоответствия между идеологическими программами разных партий и деятелей и их грубой волей к власти как таковой, стоящей за всеми «идеями для масс», стали основанием для того, чтобы называть Парето и близких к нему авторов (Михельса, Моску и др.) неомаккиавелистами – по имени Николло Маккиавели (1469--1527), автора наиболее холодных, реалистичных и чем-то циничных версий политического анализа.

 

Ж.А. де Гобино: расовое неравенство

 

Иную версию социологии предложил один из создателей теории о неравенстве человеческих рас граф Жозеф Артур де Гобино (1816—1882). Гобино предположил, что неравенство в социальном, культурном, техническом и экономическом развитии между отдельными народами вызвано их принадлежностью к различным расам. Отсюда он сделал вывод, что расы не равны, и их можно иерархизировать, поставив одних выше (белые, желтые), других ниже – черные.

Эти идеи легли в основу расизма. Теория Гобино повлияла на германских расистов, которые выдвинули идею о том, что народы белой расы, некогда называвшие себя «арийцами» (этносы, входящие в индоевропейскую языковую группу), представляют собой «высший» тип людей, имеющий якобы «естественные права» властвовать над остальными расами. От германских и австрийских расистов («ариософов») переняли эти идеи Гитлер и его окружение. Идеи об арийской расе присутствовали также в движении «теософизма» Е.Блаватской (1831--1891), которое получило широкое распространение в Европе в конце XIX -- начале XX века.

Расовая теория служила не только обоснованием колониальной экспансии, но и объяснением многих внутренних социальных явлений. Наиболее развитой и повлекшей значительное количество жертв и страданий была идея антисемитизма.

 

Социология антисемитизма

 

Антисемитизм как социологическое явление развивался параллельно расизму Гобино и изначально был с ним никак не связан. Еще в средневековый период в народных массах сложилась привычка переносить вину за социальные, экономические и политические проблемы, конфликты и трения на миноритарные группы, куда относились колдуны, ведьмы, а также религиозные и этнические меньшинства. Сложно объяснимые причины социальных катастроф – неурожаев, жестокой эксплуатации, болезней, эпидемий, трудного экономического положения и т.д. – объяснялись общественным мнением с помощью «козней дьявола», который действует якобы через свои «инструменты» (куда попадали и евреи, живущие отдельно от христиан и продолжавшие исповедовать свою религию, о сути которой ходили самые невероятные слухи). Ситуация усугублялась тем, что еврейское меньшинство, чрезвычайно активное и энергичное, будучи социально ограниченым и замкнутым в рамках гетто, пыталось добиться социального влияния окольными путями – через экономическую деятельность, ростовщичество, советничество, сложные социально-политические интриги. Когда это им удавалось, и евреи начинали играть важную социальную роль в обществе, это только усугубляло подозрительность и неприязнь простонародья, а в определенных случаях служило канализацией социальных напряжений и для властных элит (политических и церковных). Отсюда известные еврейские погромы, насильственная христианизация евреев – вплоть до тотальной депортации из страны (как в случае «католических королей» Изабеллы и Фернандо, выславших всех евреев Испании за ее переделы – Альгамбаргский декрет 1492 года).

Наступление Нового времени влекло за собой серьезные социальные сдвиги, слом старых структур, и это снова, как побочный продукт, вызвало в консервативных кругах Европы идеи о «дьявольских кознях», пособниками которых выступали секты и среди прочих евреи. Эти идеи имели устойчивое хождение в католической среде, где раннехристианская полемика «Евангелия» с деревним иудаизмом (фарисеями и саддукеями) проецировалась на актуальные социальные события и толковалась в соответствующем духе.

В XIX веке стали появляться секулярные версии антисемитских учений, например, у Хьюстона Стюарта Чемберлена (1855--1927), или обновленные христианские версии – как у русского консерватора Сергея Нилуса (1862– 1929), опубликовавшего в царской России печально известные «Протоколы сионских мудрецов». Смысл этих теорий заключался в том, что социально-политическая и экономическая история Нового времени связана с деятельностью особой революционной подрывной тайной организации, поставившей своей целью разрушение традиционного порядка Европы – религий, государств, монархий, культур, социальных и моральных систем и т.д. Этой организацией объявлялась этноконфессиональная группа евреев (совместно с масонами) – так называемый, «еврейский» или «иудео-масонский» заговор. Ее деятельность была призвана подорвать существующие социальные системы и на обломках создать «всемирную империю» под еврейским контролем («мировое правительство»). Это должно было стать преддверием прихода «машиаха», который для христианского мира окажется «сатаной» и «антихристом», а в секулярных версиях антисемитизма речь шла об этнической эксплуатации мировой элитой евреев всех остальных народов – «гоев» («гоями» еврейская традиция называет всех «неевреев»).

Эта модель объяснения социальных событий через фактор «еврейского заговора» имела много сторонников, так как социальная активность евреев в Новое время, когда этно-религиозные запреты с них были сняты и гетто в большинстве европейских городов перестали существовать, бросалась в глаза и при желании могла быть интерпретирована в негативном ключе. Число евреев среди представителей крупного капитала и особенно банкирских домов Европы была диспропорционально велико, что даже Маркса вынудило написать о евреях (отец Маркса был евреем, принявшим христианство) довольно жесткие слова:

«Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ еврея? Торгашество. Каков его мирской бог? Деньги... Итак, мы обнаруживаем в еврействе проявление общего антисоциального элемента... Эмансипация евреев в ее конечном счете есть эмансипация человечества от еврейства». И далее: «Что являлось, само по себе, основой еврейской религии? Практическая потребность, эгоизм. То, что в еврейской религии содержится в абстрактном виде — презрение к теории, искусству, истории, презрение к человеку как самоцели — это является действительной, сознательной точкой денежного человека… Химерическая национальность еврея — есть национальность купца, вообще денежного человека» ⁽²³⁾.

Здесь мы имеем дело с левой, социалистической версией антисемитизма.

Совокупность этих разнородных религиозных, социальных, расистских конспирологических теорий⁽²⁴⁾ вошла составной частью в национал-социализм и стала интегральной частью его интерпретации социальных, экономических, политических и исторических явлений.

В рамках общедиурнического дуализма антисемитизм стал играть роль социологического критерия, к которому так или иначе пытались свести все отрицательные явления. Противостоящий Германии Гитлера буржуазный мир (Англия, Франция, США) объявлялись цитаделью «еврейских банкиров». СССР описывался как страна, где правят «евреи-коммунисты». И в самой Германии все зло сводилось к «внутреннему врагу», то есть снова к «евреям».

На этой основе постепенно складывалась идея «окончательного решения» всех проблем – депортация или уничтожение евреев должны были избавить национал-социалистический социум от самого источника негативных явлений.

 

Вернер Зомбарт: социология третьего пути

 

Крупнейший социолог Вернер Зомбарт⁽²⁵⁾ также идеологически примыкал к третьему пути, подчеркивая фундаментальные различия своего метода с марксизмом (к которому в юности он был близок), и особенно с либерализмом. По Зомбарту, капитализм (либерализм) есть искусственная организация общества в соответствии с торгашеским духом и архетипом торговца, который последовательно и сознательно вытесняет собой рыцарский дух Средневековья и архетип воина.

Нормативное общество для Зомбарта – это общество интегрированное, солидарное, сплоченное и мобилизованное, что происходит тогда, когда преобладают героические ценности. Приход буржуа как нормативной фигуры дробит социальную систему, ведет к фрагментации и атомизации общественного целого и рано ии поздно приводит к декадансу, деградации и коллапсу.

Зомбарт выводил буржуазный строй из схоластической философии, в рамках которой акцент в толковании религии все более и более ставится на спасении индивидуальной души. Эта концепция постепенно переходила на социальные устои, подтачивая интегративность сословного строя с доминацией воинского, героического начала. Протестантизм сделал решительный рывок в эмансипации буржуазного индивидуализма и привел к признанию либеральной демократии, разделения властей и партийности.

Зомбарт системно изучил социологическую роль этнических и религиозных меньшинств в становлении европейского капитализма и особенно выделял роль евреев, которые, по мнению Зомбарта, в области экономики и ростовщичества увидели путь, как преодолеть социальную и культурную изоляцию и сегрегацию, и активно воспользовались этим, наложив культурный отпечаток на буржуазную эпоху.

В некоторых работах Зомбарт затронул диковинную для современной ему социологии тему влияния гендерного баланса на социальные трансформации в условиях городского хозяйства и выдвинул гипотезу о том, что развитию капитализма способствовал рост числа праздных и морально раскрепощенных женщин, ставших потребительницами растущего числа дорогих подарков со стороны мужчин-буржуа, что повлияло на динамику городского хозяйства, подстегнув дух наживы.

В своей последней книге «Немецкий социализм»⁽²⁶⁾ Зомбарт дает обобщающую и систематизированную картину социологии третьего пути в общем контексте благожелательности по отношению к национал-социализму.

 

Карл Шмитт: консервативная социология

 

Совершенно иная – но также рациональная и в высшей степени аргументированная -- социологическая модель была развита немецким юристом и социологом Карлом Шмиттом⁽²⁷⁾, принадлежавшим к направлению Консервативной революции, которое предшествовало национал-социализму и находилось на его периферии (часто во внутренней оппозиции – при том, что эта оппозиция была не марксистской и не либеральной, в связи с чем ее профиль часто трудноразличим и становится понятным только при более тщательном изучении Германии 1930-х--1940-х годов).

Шмитт развивает несколько политологических теорий, обладающих принципиальным значением для как социологии политических идеологий, так и для социологии как таковой. Среди них важнейшими являются:

• понятие Политического (которое Шмитт определяет через пару «друг/враг»);

• теория суверенитета («суверенен тот, кто принимает решение в чрезвычайной ситуации»);

• теория децизионизма (модель принятия решений высшей властью с опорой на субъективные, объективные факторы, традицию и волю);

• теория политической теологии (по Шмитту, современные государства и политические системы представляют собой секуляризацию религиозных учений);

• различение легальности и легитимности (легальность как строгое соответствие формализованному закону, легитимность как неформальное соответствие ожиданиям народа и требованиям исторического момента);

• теория прав народа (представление о народе как коллективном субъекте права и главной инстанции общества);

• теория прямой (potestas directa) и косвенной власти (potestas indirecta) (с выделением опасности передачи власти неясным и нелегитимным центрам в лице прессы, экспертных групп, оторванных от народа интеллектуалов);

• теория номоса земли (привязка правовых особенностей общества к географической среде и историческому контексту существования в ней);

• теория земли и моря (философское и социологическое обоснование геополитического метода);

• теория политического романтизма (разбор влияния романтических и крайне идеалистических взглядов и принципов на политическую реальность);

• теория больших пространств (как особых форм имперской организации территорий и правовых систем);

• теория типов диктатуры (комиссарская диктатура как основанная на делегировании чрезвычайных полномочий особой группе на идеологических принципах, и суверенная диктатура как правление личности, поставленной выше легальных законов);

• систематизированное изучение Jus belli, «закона войны» (разбор правовых и социологических основ войны);

• теория партизана (как исторически легитимной, но нелегальной формы сопротивления народов и групп превосходящему по силе противнику).

По сути учение Шмитта представляет собой законченный корпус социологических знаний, основанных на огромной систематизаторской научной работе, которые составляют наиболее выверенное, рационалистическое и корректно описанное основание для социологии третьего пути. Однако в самой Германии Гитлера, где преобладали более грубые и противоречивые популистские концепции, эти исследования оставались маргинальными.

После 1945 года социологические идеи Шмитта, несмотря на их огромный научный потенциал, были отчасти дискредитированы его двусмысленным отношением к режиму Гитлера, и только в последние годы их научное достоинство стало в полной мере признаваться мировым научным сообществом.

При этом надо подчеркнуть, что по своей структуре социология Карла Шмитта построена на совершенно иных предпосылках, нежели либерализм или марксизм. Шмитт сознательно причисляет себя к последовательным консерваторам (для него большим авторитетом были Жозеф де Мэстр (1754--1821), Луи де Бональд (1754–1840), Доносо Кортес (1809--1853) и др.), и до конца своей жизни он оставался практикующим католиком.

В основе общества, по Шмитту, лежат структурные формы Политического, которые взаимодействуют между собой через систему легитимаций (делигитимаций) и легализаций (делегализаций), то есть через систему права. В отличие от марксистских и либеральных теорий, в конституировании общества он придает важнейшее значение:

• политическому (как самостоятельному явлению – а не придатку к экономике, как у марксистов и либералов);

• пространственному фактору;

• органическому этнокультурному коллективу (народу, das Volk);

• суверенному правителю (как особой децизионистской фигуре);

• религиозным и секулярно-пострелигиозным системам (Церкви и идеологии).

 

Отмар Шпанн: социальная цельность

 

Другой версией консервативной социологии третьего пути является теория австрийского социолога Отмара Шпанна⁽²⁸⁾ (1878--1950). После Аншлюса Шпанну было запрещено преподавание, так как его идеи расходились с официальной догматикой нацизма. Шпанн разработал теорию корпоративного государства, которое должно складываться из сословий (как в Средневековье). Основной социологической идеей Шпанна является целостность, холизм. По Шпанну, целое первичнее частного, но и марксизм и тем более либерализм дробят это целое на две (марксизм) или на бесконечное множество частей, индивидуумов (либерализм). Это следствие материалистического, эмпирического и прагматического духа, который Шпанн критикует в Просвещении и в древности (там ему соответствует рационализм софистов). Этому Шпанн противопоставляет идеализм как основной вектор реализации социального целого.

В терминах П.Сорокина, социология Шпанна основана на принятии идеационного общества в качестве нормативного и общеобязательного, и отталкиваясь от этой базовой установки, Шпанн анализирует иные существующие социальные модели и явления.

 

Новая аристократия

 

В социологии третьего пути (как фашистской, национал-социалистической, так и умеренной, консервативно-революционной) большую роль играет принцип «новой элиты» или «новой аристократии». В этом находят свое применение идеи Парето и Моски об элите и правящем классе, а также ницшеанские теории воли к власти и стремление к открытию новых социальных возможностей для отдельных энергичных людей из низших слоев населения, для которых фашистская идеология стала возможностью изменить социальный статус (то есть лифтом мобильности).

Отсюда революционный характер идеологии третьего пути, который затушевывается ее идеологическими противниками. Идея «новой аристократии» означала призыв к ротации элит, то есть к повышению социального статуса широких народных масс, приведенных в движение процессами модернизации и демократизации западного общества. Далеко не все находили оптимальное решение в обществе равных возможностей или в коммунистической и социалистической борьбе против эксплуатации. Значительный процент представителей европейских низов стремился изменить свое социальное положение иными способами, не имея склонности к предпринимательской деятельности и не разделяя экстремальные идеи коммунистов. Они хотели править и властвовать с опорой на свою волю и свою культурную принадлежность к этносу и обществу. Фашистская идеология открывала перед ними широкий путь, где ограничением была только расовая принадлежность (в нацизме), а сословные, имущественные и образовательные барьеры отступали на задний план перед меритократическим набором: волей, исполнительностью, организованностью, четкостью, мужеством, способностью подчиняться и командовать.

Столь демонизированная в послевоенное время «новая аристократия» при более отстраненном подходе означает просто выверенную стратегию социализации энергичных представителей низов (то есть сценарий ротации элит) через идеологические методики, отличные от либеральных и марксистских. Успех политических режимов третьего пути в 1920-е-1930-е годы доказывает, что эта идеологическая стратегия социализации была вполне конкурентоспособной с двумя другими идеологическими моделями, решавшими проблему социальных лифтов и вертикальной мобильности иными методами.

 

Основные принципы учения об обществе в идеологиях третьего пути

 

Попробуем свести к обобщающей схеме основные моменты социологии третьего пути аналогично тому, как мы сделали это в случае двух других идеологий. Осуществить это несколько сложнее, так как разные течения третьего пути менее догматичны, нежели строгие и довольно ригидные базовые установки марксизма и либерализма (поэтому мы проводим систематизацию после обзора нескольких типов социологии третьего пути, а не до него, как в случае с марксизмом и либерализмом).

1. Общество подлежит интеграции на идеалистической (романтической) основе через апелляцию к высшим ценностям. Общество рассматривается как организм, а не как механизм, что предполагает иерархизацию функций (и соответственно иерархию), но открывает возможность циркуляции элит (анагогический тоталитаризм)⁽²⁹⁾.

2. Человек есть существо идеалистическое, движимое волей, символами, стремлением к интеграции через социокультурные стратегии. Природа человека не биологическая и не классовая, и если в ней есть следы природности, то такая природность тяготеет к самопреодолению и движению к высшей цели. («Человек есть стрела тоски, брошенная на тот берег» Ф.Ницше^(29-1) .) Человек находится с обществом в двояком отношении: он конституирует общество своей трансцендентно ориентированной волей и зависит от общества как от матрицы, в которой эта воля воплощается.

3. Общество мыслится как духовный процесс, в котором экономика и материальность, включая развитие производства, носят второстепенный, подсобный характер и целиком и полностью зависят от политической мобилизации («тотальная мобилизация» – Э.Юнгер). Элита и массы должны быть интегрированы в общей солидарной деятельности, направленной на преодоление, творческое созидание государства (империи, «Райха») и борьбу с врагом (отсюда национал-социалистический лозунг – «ни буржуа, ни пролетарии, мы все -- соратники»). Солидарность достигается тем, что частное предпринимательство (особенно крупное) ограничивается в интересах государства и ставится под стратегический контроль, а с другой стороны, государство берет на себя функции по поддержке низших слоев населения.

4. Классовая борьба отрицается, равно как и буржуазный индивидуализм и либеральный принцип «свободного рынка». Общество и этапы его развития осмысляются в соответствии с органицистскими метафорами – «здоровое/больное», «однородное/разнородное», «интегрированное/дезинтегрированное», «самостоятельное/зависимое», «оживающее/умирающее» («Закат Европы» ⁽³⁰⁾-- О.Шпенглер). Средневековое общество, Римская империя, архаические формы организации жизни у древних арийских (индоевропейских) племен берутся за образец и норматив, к которому надо вернуться на новом этапе⁽³¹⁾.

5. Смысл исторического момента состоит в том, чтобы дать решительный бой буржуазному строю и «еврейскому марксизму» (хотя к Советскому Союзу и к Ленину, например, у итальянских фашистов изначально было позитивное отношение) и организовать человечество на новых героических принципах, возрождающих некое подобие «Священной Римской империи германских наций». При этом собственно религиозная (христианская) составляющая считалась второстепенной, большее значение придавалось обобщенно понятому «народному духу» (вплоть до попыток возродить язычество⁽³²⁾).

6. Свою миссию представители фашизма видели в том, чтобы открыть арийским народам (а конкретно, гражданам Германии, Италии, Испании, Португалии и др.) подлинное значение исторического процесса как мировой борьбы «здоровья» против «болезни» и стать авангардом в строительстве нового общества, представляющего собой возврат к архаическим эпохам «золотого века» в новом технологическом и социально-экономическом оформлении.

 

Глава 32. Перекрестные взаимооценки идеологий: сравнительная сетка

 

Критика идеологических моделей: обоснование метода

 

В начале раздела мы отметили, что невозможно оценивать социологические аспекты конкретной идеологии с абсолютно объективных позиций, так как любая оценка с необходимостью будут аффектирована какой-нибудь другой идеологией. Это препятствие непреодолимо, и тут -- как уже не раз в подобных случаях -- нам на помощь приходит идея Дюркгейма о «компаративизме» как основе социологического метода. Вместо того чтобы вуалировать свою идеологию в оценке других идеологий, выдавая ее за «объективный анализ», лучше откровенно зафиксировать, как одни идеологии оценивают другие и как эти оценки сказываются на описании и трактовке соответствующих социологических систем. Двигаясь по этому пути, мы не достигнем желаемой объективности, но наметим систему соответствий и пересекающихся идеологических оценок (пусть полемических и пристрастных), которые совокупно очертят нам всю картину целиком, где каждый может расставить свои акценты и знаки, в зависимости от идеологического выбора (который человек либо делает сам, либо общество, к которому он принадлежит, делает за него).

 

Либерализм против фашизма и коммунизма («открытое общество и его враги»)

 

Отчетливее всего либеральная оценка альтернативных идеологий и соответствующих им социологических методик и теорий прослеживается в трудах фон Хайека и Поппера. Книга Поппера «Открытое общество и его враги»⁽³³⁾ являет собой наглядный пример последовательной и структурированной критики фашизма и коммунизма, причем приведенных к общему знаменателю. Вслед за Хайеком Поппер инкриминирует фашизму и коммунизму в качестве главного недостатка апелляцию к внеиндивидуальному принципу в качестве социального норматива. В этом Поппер видит главное противоречие между «друзьями открытого общества» (либералами) и его «врагами» (нелибералами и «справа» и «слева»). Открытое общество конституируется индивидуумами и только ими и не имеет никакой заведомо заданной формы или цели, оно верстается на основе сиюминутного консенсуса и в любой момент готово перестроиться – в этом и состоит его открытость. Фашисты и коммунисты, со своей стороны, приписывают обществу заведомо заданную форму (как цель, как императив, как норматив), что несет в себе имплицитно насилие над индивидуумами и их постоянно меняющимся консенсусом.

Можно сказать, что Поппер видит общество во времени, в становлении и постоянной динамике, содержание которой определяется из нее самой. Это целиком диахроническая картина, не допускающая никаких нормативных констант ни в прошлом (как у консерваторов и фашистов) , ни в будущем (как у коммунистов и социалистов).

Попперовская социология в своей критической форме – в форме критики врагов открытого общества – представляет собой непротиворечивую логическую конструкцию, которая в той или иной степени свойственна всем либеральным моделям в их оценке альтернативных идеологий.

 

Марксизм против либерализма и фашизма

 

Марксистская социология, со своей стороны, сближает либерализм с фашизмом (национал-социализмом, консерватизмом) на основании того, что по мнению коммунистов, и те и другие «выражают интересы буржуазного класса». Либералы провозглашают свой интерес открыто или почти открыто, а фашисты (по мнению марксистов) скрывают за критикой капитализма и буржуазии свои мелкобуржуазные фрустрации, на деле, лишь дезоориентирующие пролетарское сознание и играющие на руку буржуазии.

Показательно, что в «Манифесте коммунистической партии»⁽³⁴⁾ Маркс и Энгельс специально останавливаются на понятии «реакционный социализм», куда включают:

• феодальный социализм;

• мелкобуржуазный социализм;

• немецкий (или «истинный») социализм.

С их точки зрения, эти формы антибуржуазного протеста, расходящиеся по основным параметрам с коммунизмом, при всей своей антибуржуазности играют на руку именно буржуазии и отвлекают рабочий класс от прямой и бескомпромиссной борьбы. В «реакционном социализме» Маркса мы без труда опознаем грядущие формы фашизма, антикапитализма справа или идеологии третьего пути.

Специфика марксистской социологии состоит в том, чтобы отождествить своих идеологических противников (либералов и фашистов), свести их к одному типу, чтобы более последовательно и четко бороться и с теми и с другими как с «единым врагом». Точно так же поступает и либеральная социология Поппера, зачисляя на сей раз марксистов и фашистов в общий разряд «врагов открытого общества». Марксисты же соединяют капиталистов и антикапиталистов справа в общую категорию на основании их несогласия с идеей классовой борьбы и мессианской догматики пролетариата.

 

Идеологические версии «еврейского заговора»

 

Совершенно аналогичную картину мы наблюдаем и в фашисткой (особенно национал-социалистической) социологии, где идеологические противники – либералы и коммунисты -- также сближаются между собой. На сей раз критерием выступает так называемый «еврейский фактор», сводящийся к довольно поверхностному наблюдению, что во главе как буржуазных политических движений и мировых финансов, так и антибуржуазных коммунистических режимов и партий сплошь и рядом (хотя, конечно, далеко не всегда) стоят этнические евреи. И тем не менее, несмотря на поверхностность такой трактовки с учетом той роли, которую этноконфессиональная специфика играет в национал-социалистической социологии, это обстоятельство становится решающим формальным аргументом для сближения между собой либерализма и коммунизма. Значение этого идеологического аргумента можно оценить, если принять во внимание, что Вторая мировая война была начата Германией на два фронта (против Англии и против СССР) именно на основании этого идеологического заключения о тайном «расовом» единстве двух формально противоположных идеологий – советского коммунизма и западного либерализма.

Множество пассажей такого толка мы находим в книге Гитлера «Майн Кампф»⁽³⁵⁾.

 

Приложение. Экономические теории трех идеологий (социологический анализ)

 

Экономика как идеологическая дисциплина

 

Экономика является социальной дисциплиной, и различные экономические теории полностью предопределяются социологическими предпосылками и идеологическими установками их творцов и приверженцев.

Экономика как самостоятельная наука возникает в Новое время. В ее основе лежит стремление спроецировать философские установки бурно развивающегося буржуазного общества на практическое устройство хозяйства.

Создатель буржуазной политэкономической системы Адам Смит (1723--1790) не скрывал, что его задачей является применение идей философа Джона Локка (1632--1704), которым он восхищался, к области хозяйства.

Таким образом, общей экономической теории существовать не может по определению, все экономические модели -- и теоретические, и реализованные на практике – отражают определенные идеологические установки их создателей и защитников и полностью предопределены социальным и социологическим контекстом.

Экономика есть явление социальное и социологическое. Она развивается не в каком-то автономном и параллельном пространстве, но является рукотворной системой, которую создают, трансформируют и разрушают общества.

Идеологии появляются почти в то же время, как начинает складываться экономика как область знаний, и с самого начала эти два направления оказываются тесно переплетенными друг с другом. Показательно, что две из трех фундаментальных и обобщающих идеологий—либерализм и марксизм –основаны именно на толковании экономических закономерностей.

 

Экономика марксизма: смена формаций, рабство-вассалитет-рынок-план

 

Экономические взгляды марксизма хорошо известны, и мы не раз уже обращались к их описанию. Кратко можно сказать, что экономическая теория марксизма видит становление экономики следующим образом.

Основным критерием экономического анализа является определение характера отношений собственности на средства производства. В общинном родовом строе существует коллективная собственность на средства производства. В племенном строе происходит дифференциация – старейшины и племенная аристократия накапливают излишки производственной деятельности и постепенно устанавливают приоритетный контроль над средствами производства. Рабовладельческий строй сосредоточивает все основные средства производства в руках господствующего класса рабовладельцев, и сами рабы приравниваются к орудиям труда, находящимся в полной собственности рабовладельца.

Феодальный строй предполагает отношения вассалитета: аристократия выстраивает пирамидальные иерархии, где всякий низший уровень связан с высшим уровнем вассальной зависимостью, что позволяет сосредоточивать основные материальные ресурсы у сюзеренов, находящихся на вершине социально-экономической пирамиды.

Капитализм разрушает сословную экономику и реорганизует общество на принципе конкуренции предпринимательских инициатив. Но снова средства производства оказываются в руках меньшинства – на сей раз не сословного, а классового, то есть в руках капиталистов и предпринимателей. По мере развития средств производства, имущественное расслоение только нарастает, и постепенно все общество делится на две неравные категории: капиталистическое меньшинство, сосредоточившее в своих руках полный контроль над средствами производства, и пролетарское большинство, лишенное не только собственности на средство производства, но и возможности изменить качественно свой классовый статус. Слом сословной системы и свободное развитие рынка не освобождают трудящихся, но еще более закабаляют их.

Когда классовое общество достигает определенной точки развития, согласно Марксу, должны произойти пролетарские революции с захватом пролетариатом политической власти (диктатура пролетариата) и установлением классового контроля над средствами производства путем революционного насилия (экспроприация экспроприаторов).

После этого должна быть построена социалистическая экономика, основанная на плане, а не на конкуренции. Выборные органы рабочего самоуправления самостоятельно должны принимать решение, какие отрасли экономики развивать, с какой интенсивностью и в каком порядке.

Постепенно развитие плановой экономики и раскрепощение творческого потенциала людей труда должны привести к обществу изобилия, где труд станет не обязанностью, а свободным выбором. Техника обеспечит человечество всем необходимым, начнется период всеобщего благоденствия – материального и культурного. Это и есть коммунизм.

Для социолога чрезвычайно важно, что теоретическая модель такой экономики была воплощена в жизнь на практике – в СССР, коммунистическом Китае, Вьетнаме, на Кубе, в странах Восточной Европы и оказалась (на определенном периоде) вполне жизнеспособной и конкурентоспособной в сравнении с экономикой капиталистической. Крах СССР и стран социалистического лагеря нанес серьезный удар по этой экономической теории, но в любом случае социалистическая экономика доказала и свою теоретическую стройность и возможность реализовать ее в жизни. Не исключено, что при серьезном кризисе победившей в 90-е годы ХХ века капиталистической системы когда-нибудь внимание человечества вновь обратится к марксистской модели экономики, хотя и на новом витке и с новых позиций.

 

Экономика либерализма: от нерынка через несвободный рынок к неограниченному рынку

 

Либеральное видение экономического процесса намного проще, нежели классовая диалектика марксизма. Либерализм рассматривает экономическую модель в двух формах: как ограниченный рынок и неограниченный (свободный) рынок. Ограниченный рынок характерен для традиционного общества, Премодерна. В такой ситуации хозяйственная деятельность и частная инициатива, а также частная собственность находятся в подчинении у сверхэкономической политической (сословной, религиозной, кастовой и др.) структуры, которая силовым образом контролирует процесс хозяйственной и торговой деятельности, узурпирует излишки (а подчас отбирает и последнее), игнорирует собственность, пользуется социальными привилегиями, чтобы закрепостить и подчинить себе производительные силы. Чаще всего это делается с помощью наследственной земельной собственности, которую лендлорды используют не только для извлечения ренты, но и для конфискации (легальной или нет) товаров и продуктов, произведенных на принадлежащих им землях.

Рыночные отношения есть и в таких обществах, но они не могут развиваться естественно и органично, так как частная собственность, свобода предпринимательства и торговли искусственно ограничены и сдерживаются всей политической системой Премодерна.

Переход к неограниченному рынку, а затем и к рыночному обществу осуществляется одновременно на экономическом, политическом и социальном уровнях, когда буржуазия начинает осознавать себя как класс с интересами, противоположными аристократическим кругам (дворянству, клиру и др.) Это влечет за собой буржуазные революции и реформы, резкое развитие рыночных отношений, индустриализацию, урбанизацию, рост промышленности, ускоренное техническое развитие. Неограниченный рынок в такой либеральной экономической теории есть и цель и средство, так как освобождение стихии рынка влечет за собой развитие всей экономики, и, наоборот – развитие экономики требует все более и более открытых и глобальных рынков.

В этой экономической теории важным моментом является идея негативной оценки автономной политики (как того, что препятствовало развитию рыночных отношений в традиционном обществе), а также вытекающий отсюда принцип перехода от политики к экономике. Рыночные отношения отождествляются с миром, гармонией, порядком, динамикой и развитием. Поэтому эволюция буржуазного общества проходит по линии от политики к экономике.

Место социума в такой экономической картине является промежуточным: общество (гражданское общество) есть продукт постепенной деполитизации в ходе увеличения удельного веса экономических отношений в ущерб политическим. В пределе мыслится, что и само общество интегрируется в экономику, что описывается концепцией «рыночного общества», то есть такого динамичного и постоянно изменяющегося общества, где любые социальные взаимодействия и отношения представляют собой прямой аналог динамики цен на рынке. Так же экономическим эквивалентом постепенно наделяются те ценности, которые на предыдущих этапах считались вначале политическими, затем социальными. Отсюда типичный принцип либерализма: кто или что сколько стоит и является высшим критерием оценки.

Заметим, что экономика играет главенствующую роль и в марксисткой и в либеральной идеологиях, хотя роль эта различна и отчасти прямо противоположна.

 

Экономика «третьего пути»

 

В отличие от марксизма и либерализма в идеологиях «третьего пути» экономика играет второстепенную, служебную роль и не входит в основное ядро идеологических теорий. Это не случайность, а сознательный выбор. Идеалистический и романтический вектор идеологий «третьего пути» осознанно принижает материальные факторы в пользу духовных, призывает смотреть в трансцендентные сферы, вместо того чтобы обустраивать то, что лежит на расстоянии вытянутой руки.

Социологические теории «третьего пути» никогда не придают экономике роль судьбоносного и решающего фактора. Это видно уже в том, что теоретики этого направления строят свои социологические конструкции на противопоставлении «героев» и «торговцев» (Зомбарт), а капитализм с его приоритетной озабоченностью экономическими вопросами относят к верному признаку декаданса и «заката Европы» (Шпенглер).

Поэтому в разных версиях идеологии «третьего пути» имеются различные экономические модели -- корпоративное устройство государства в итальянском фашизме, мобилизационная милитаризированная экономика в Германии Гитлера и т.д.

На практике экономические модели «третьего пути» заимствовали определенные стороны либерализма (рыночная экономика, защита частной собственности, свободная конкуренция и т.д.), но с установлением жесткого государственного (и партийного) контроля над крупными монополиями и оборонной промышленностью, а также, с государственным структурированием внешней торговли (для максимального развития национальной промышленности – протекционизм), и определенные стороны социализма – широкая социальная поддержка беднейших слоев населения, вертикальные лифты общественного продвижения через партийные структуры, перераспределение налогов в пользу развития и строительства публичных социальных объектов – дорог, школ, медицинских учреждений, театров, центров досуга, парков, вокзалов, жилищного сектора и т.д. Этот тип идеологии называется «третьим путем» еще и потому, что в реальной экономической практике, равно как и в теории, мы видим сочетание рынка (без его абсолютизации и переноса рыночной логики на крупный бизнес, внешнюю торговлю и публичный сектор) и плана (без тотальной национализации промышленности, огосударствления всей экономики и материального уравнивания).

Чрезвычайно важно, что на практике экономика «третьего пути» в определенном смысле доказала свою состоятельность, эффективность и смогла стать мощной основой для военного покорения Германией почти всей Европы и ведения боевых действий на два фронта – против высокоразвитых и индустриализированных Англии, Франции и США и против тоталитарного социалистического СССР.

 

Резюме

 

Резюмируем содержание данного раздела.

 

1. Идеологии возникают на высокой стадии становления Модерна и представляют собой схематичные и редуцированные системы идей, спроецированных на плоскость и привязанных к обществу. Поэтому идеологии являются социальными и социологическими явлениями.

2. Следует выделить три основные идеологии, которые описывают три несводимые друг к другу системы соотношения идей – либерализм, коммунизм (социализм), фашизм («третий путь»). Все три идеологии продемонстрировали свою теоретическую когерентность (связность) и смогли на определенный период воплотиться в действительность и стать основой реально существующего и в той или иной степени эффективного общества.

3. Социологический (особенно структурно социологический) разбор идеологий помещает их в более объемную пространственную модель, что позволяет выделить основную несущую конструкцию каждой из них.

4. Так, социологической основой марксизма является приоритет общества, осознанного как дуальное, диалектическое и классовое явление. Поэтому марксизм можно назвать не только идеологией, но социальным учением и даже разновидностью социологии.

5. Социологической основой либерализма является тезис об автономном индивидууме как основном социальном, экономическом и политическом акторе, являющемся первичным по отношению к различным социальным системам.

6. Социологической основной идеологий третьего пути являются государство (фашизм), народ/раса (национал-социализм), религиозная или пострелигиозная форма (консервативная революция, К.Шмитт). В любом случае главный актор коллективен (в отличие от либерализма), но не является классовым (в отличие от коммунизма).

7. В марксизме психоаналитически (мифоаналитически) преобладает сочетание диурнического интеллектуализма (дуализм буржуазия/пролетариат), драматического ноктюрна (прогресс, миф о Прометее, иоахимизм, мессианство, общность жен) и мистического ноктюрна (материализм, коммунизм, пацифизм). В либерализме изначальный относительный и рационалистический диурн (малый логос) постепенно смещается в либертарианский ноктюрн (Дионис). Фашизм и национал-социализм выражают экстремальные формы диурнического мифа в его предлогической и (акцидентально) логической форме.

8. Каждая из идеологий, в свою очередь, выстраивает свою собственную социологию, основанную на принципах и методах, вытекающих из идеологической системы – с соответствующим выделением основных опорных точек и мотивов социологической интерпретации.

9. Сложение анализов каждой из идеологий двух других дает нам объемное представление об их соотношениях.

10. Каждая из трех идеологий имеет свою экономическую модель, относительно эффективную, но основанную на своеобразных социологических принципах и оценках, что не позволяет сравнивать их между собой по какому-то одному или нескольким количественным критериям – любое сравнение будет осуществлять заведомо на базе той или иной идеологической установки, что аннулирует ее объективность. В экономической сфере, равно как и в идеологической, следует применять компаративистский метод и ограничиваться исключительно им. Только такой подход дает корректные социологические результаты.

 

 

Примечания

 

 

1. Destutt de Tracy A. Elements d'ideologie: ideologie proprement dite. Paris, 1995.

(2) Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9-ти тт. Т. 2. М., 1985.

(3) Манхейм К. Идеология и утопия // Манхейм К. Диагноз нашего времени М., 1994.

(4) См. Морено Дж. Театр спонтанности Красноярск, 1993; он же: Социометрия: Экспериментальный метод и наука об обществе. М., 2001; он же: Психодрама, М., 2001.

(4-1) См. Gentile G. Che cosa с il fascismo: discorsi e pole-miche. Firenze: Vallecchi, 1925; Gentile G. Introduzione alia filosofia. Firenze: Sansoni, 1952; Gentile G. La riforma della dialettica hegeliana. Firenze: Sansoni, 1975.

(4-2) Gentile G. La riforma della dialettica hegeliana. Firenze: Sansoni, 1975.

(5) Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

(6) Шпенглер О. «Пруссачество и социализм». М., 2002.

(7) Sombart, Werner Deutscher Sozialismus, Charlottenburg, 1934. См. также Вернер Зомбарт Собрание сочинений в 3-х томах. СПб., 2005.

(7-1) Mead G. H. The Individual and the Social Self: Unpublished Essays Chicago, University of Chicago Press, 1982.

(8) Мольер Ж.Б. Мещанин во дворянстве. М., 2009.

(9) Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995.

(10) Американский писатель Теодор Драйзер (1871--1945) назвал один из томов своей «Американской трагедии», воспевающей классический тип американского предпринимателя, идущего к успеху, «Титан». См.: Т.Драйзер «Титан», Л., 1988.

(10-1) Beggs Donald Postliberal Theory //Ethical Theory and Moral Practice v.12, №3, Springer Netherlands, 2008.

(10-2) Cohn Norman The Pursuit of the Millennium: Revolutionary Millenarians and Mystical Anarchists of the Middle Ages, New York, 1957.

(11) Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли. СПб., 2000.

(12) Rahn Otto Lucifer's court, Rochester, 2008.

(12-1) Gentile G. Che cosa с il fascismo: discorsi e pole-miche. Firenze: Vallecchi, 1925.

(13) Розенберг А. Миф XX века. Оценка духовно-интеллектуальной борьбы фигур нашего времени, Таллин Шилдекс, 1998.

(13-1) Хоркхаймер М., Адорно Теодор В. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. М. СПб., Медиум, Ювента, 1997.

(14) Лукач Д. Литературные теории XIX века и марксизм. М., 1937; он же: К истории реализма. М., 1939.; он же: Борьба гуманизма и варварства. Ташкент, 1943; он же: Своеобразие эстетического. М., т.1, 1985, т.2, 1986, т.3, 1986, т.4, 1987; он же: Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. М., 1987; он же: К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М., 1991; он же: История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике, М., 2003.

(14-1) Хоркхаймер М., Адорно Т. В. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. указ. соч.

(15) История философии: Запад-Россия-Восток (книга четвёртая. Философия XX в.). М.; Ю.А. Шичалина, 1999.

(16) Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М., 1995.

(16-1) Adorno T. W., Frenkel-Brunswik, E., Levinson, D. J., & Sanford, R. N. The authoritarian personality. New York: Harper and Row, 1950.

(16-2) Horkheimer Max Eclipse of Reason, New York, 1974.

(17) Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества. М., 2002.

(17-1) Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004.

(18) Осипов Г. История социологии в Западной Европе и США. М., 2001.

(19) Там же.

(20) Там же.

(21) Бенуа Ален де Хайек: закон джунглей //Элементы 1994, № 5, М.

(21-1) К.Поппер Открытое общество и его враги. М., 1992.

(22) Рэнд А. Атлант расправил плечи. В 3-х чч. М., 2008; Rand Ayn We The Living. New York: Macmillan, 1936; Rand Ayn Anthem. Los Angeles: Pamphleteers, Inc., 1946.

(22-1) Rand Ayn For the New Intellectual: The Philosophy of Ayn Rand. New York: New American Library, 1961; Rand Ayn The Virtue of Selfishness: A New Concept of Egoism. New York: New American Library, 1964; Rand Ayn The Voice of Reason: Essays in Objectivist Thought. New York: Meridian, 1990;

(22-2) Рэнд А. Атлант расправил плечи, указ. соч.

(22-3) Идеи Айн Рэнд получили широкое распространение среди современных российских либералов в 90-е годы ХХ века и с тех пор стали политической философией таких партий, как «Союз Правых Сил», «Правое дело» и т.д.

(23) Маркс К. К еврейскому вопросу //Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1, С. 410-411.

(24) Дугин А. Конспирология, М., 2005.

(25) Зомбарт В. Собрание сочинений в 3-х тт. СПб., 2005.

(26) Sombart, Werner Deutscher Sozialismus, Charlottenburg, 1934.

(27) Шмитт К. Диктатура от истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы, СПб., 2005; он же: Политическая теология, М., 2000; он же: Понятие политического // Вопросы социологии. 1992, № 1; он же: Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря // Элементы. 2000, № 8, М., он же: Политический романтизм, М., 2006; он же: Диктатура: от истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. СПб., 2006; он же: Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. М., 2006.

(28) Шпанн О. Философия Истории. СПб., 2005.

(29) Эвола Ю. Фашизм. Критика с точки зрения правых. М., 2007.

(29-1) Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990.

(30) Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.

(31) Тезис русского философа Н.Бердяева (1874--1948) о «Новом средневековье» относится именно к такой идеологической линии. См.: Бердяев Н. Новое средневековье. М., 1992.

(32) Эвола Ю. Языческий империализм. М., 1994.

(33) Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.

(34) Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Избранные сочинения. М., 1985. Т.3, С.142-143.

(35) Гитлер А. «Mein Kampf». М., 2002 (издание запрещено к распространению)