Глава I

О разрежении и сгущении моего «я». Всё — в этом.
О некоем чувственном наслаждении, испытываемом в обществе сумасбродных людей.
(Я думаю приступить к «Моему обнаженному сердцу»;
не зная, с чего и как начать его, я предполагаю продолжать свою работу изо дня в день, смотря по вдохновению и в зависимости от обстоятельств, лишь бы только это вдохновение было достаточно сильно.)

Первый встречный имеет право говорить сам о себе, лишь бы это было занятно.

Я понимаю, что можно быть дезертиром одного дела, чтобы узнать, что испытываешь, служа другому делу.
Наверное, есть своя особенная прелесть в том, чтоб быть попеременно то жертвой, то палачом.

Глава II

Глупости Жирардена.
Мы привыкли брать быка за рога. Ухватимся же за окончание речи (7 нояб. 1863).
Итак, Жирарден считает, что рога у быка растут из зада. Он путает рога с хвостом.

Пусть, прежде чем подражать Птолемеям французской журналистики, бельгийские журналисты потрудятся поразмышлять над вопросом, который я всесторонне изучаю вот уже тридцать лет, доказательством чему послужит книга, которая скоро выйдет в свет под заглавием «Проблема прессы»; пусть же они не торопятся называть в высшей степени смешным[1] мнение, которое так же верно, как то, что Земля вращается, а Солнце не вращается.
Эмиль де Жирарден

Et habet mea mentrita (sic) meatum[2].
Жирарден

Глава III

Женщина — прямая противоположность Денди.
Значит, она должна вызывать ужас.
Женщина голодна — и она хочет есть. Она чувствует жажду — и хочет пить.
Ею овладевает похоть — и она хочет отдаться.
Блестящая заслуга!
Женщина естественна, то есть отвратительна. К тому же она всегда вульгарна, а значит, она — прямая противоположность Денди.

Относительно ордена Почетного Легиона
Тот, кто стремится получить крест, как бы заявляет: если меня не наградят за то, что я исполнил свой долг, в следующий раз я не стану исполнять его.
Если человек имеет действительные заслуги, зачем награждать его? Если же у него их нет, можно и наградить, ведь это придаст ему блеск.
Согласиться на награду — значит признать за государством и правителем право судить вас, отличать вас и т. д.

Впрочем, если не гордыня, то, по крайней мере, христианское смирение запрещает носить орденский крест.

Выкладки в пользу Бога
Ничто не существует без цели.
Тогда и у моего существования есть цель. Какая цель? Это мне неизвестно.
Значит, не я ее определил.
Значит, это сделал кто-то другой, гораздо мудрее меня.
И значит, надо просить этого другого, чтобы он просветил меня. Пожалуй, это разумнее всего.
Денди должен стремиться к неизменно возвышенному состоянию духа; он должен жить и спать перед зеркалом. 

Глава IV

Анализ антирелигий, пример: священная проституция.
Что такое священная проституция?
Нервное возбуждение.
Мистичность язычества.
Мистицизм — дефис между язычеством и христианством.
Язычество и христианство выявляют друг друга.
Революция и культ Разума выявляют идею жертвенности.
Суеверие — вместилище всех истин.

В каждой перемене есть нечто одновременно постыдное и приятное, нечто схожее и с вероломством, и с переездом на новое место жительства. Это в достаточной степени объясняет французскую революцию.

Глава V

Мое опьянение в 1848 г.
Какова была его природа?
Жажда мести. Естественная радость разрушения.
Книжное опьянение; воспоминание о прочитанном.
15 мая. — Все та же жажда разрушения. Жажда вполне законная, если все, что естественно, — законно.
Ужасы июня. Безумие народа и безумие буржуазии. Врожденная любовь к преступлению.
Моя ярость во время государственного переворота. Сколько раз я лез под пули. Этакий новый Бонапарт! Какой позор!
Тем не менее все улеглось. Разве у президента нет права обратиться с воззванием?
Что из себя представляет император Наполеон III. Чего он стоит. Найти объяснение его природе и его предопределенности.

Глава VI

Быть полезным человеком мне всегда казалось невероятно гнусным.
1848 г. был забавен хотя бы потому, что каждый в это время строил утопии, как воздушные замки.
1848 г. был очарователен — но лишь благодаря избытку смехотворного.

Робеспьера ценят только за то, что он произнес несколько красивых фраз.

Своими жертвоприношениями Революция утверждает суеверие.

Глава VII

ПОЛИТИКА.
У меня отсутствует то, что люди моего века называют убеждениями, потому что я лишен честолюбия.
Во мне самом нет основы для какого-либо убеждения.
Есть некая боязливость, или, вернее, некая вялость, присущая порядочным людям.
Убеждены одни только грабители — в чем? — в том, что они должны преуспеть.
И они преуспевают.
Почему же я должен преуспевать, если у меня нет никакого желания даже попытаться?
Можно основать великие империи на преступлении и исполненные благородства религии — на лжи.

Между тем у меня есть несколько убеждений — в более возвышенном смысле, который моим современникам непонятен.

Чувство одиночества, с самого моего детства. Несмотря на близких — и особенно в кругу товарищей — чувство вечно одинокой судьбы.
В то же время — сильная жажда жизни и удовольствий.

Глава VIII

Почти всю нашу жизнь мы тратим на удовлетворение любопытства по пустякам. Между тем есть вещи действительно важные, те, что должны были бы интересовать нас в высшей степени. Но, судя по нашему образу жизни, они нам совершенно безразличны.
Где наши умершие друзья?
Зачем мы здесь?
Откуда мы пришли?
Что такое свобода?
Может ли она сочетаться с законом предопределения?
Конечно или бесконечно число душ?
А число миров, пригодных для обитания?
И т. д. и т. п.

Нации порождают великих людей лишь вопреки себе самим. Следовательно, великий человек — победитель собственной нации.
Смешные современные религии:
Мольер.
Беранже.
Гарибальди.

Глава IX

Вера в прогресс — вот доктрина лентяев, доктрина бельгийцев. Ее смысл: человек рассчитывает на то, что сосед выполнит его работу.
Не может быть прогресса (истинного, т. е. морального), который не заключался бы в самом человеке и не осуществлялся бы им самим.
Но мир полон людей, которые мыслят только сообща, толпой. Именно так, как Бельгийские общества.
Есть и другие люди — те, которые развлекаются только стадом. Истинный же герой развлекается в одиночестве.
Вечное превосходство Денди.
Что такое Денди?

Глава X

Мои суждения о театре. Что мне всегда, и в детстве и теперь, казалось самым прекрасным в театре, так это люстра — прекрасный, сверкающий, хрустальный, сложный, круглый, симметричный предмет.
Однако я совсем не отрицаю достоинства драматургии. Я только хотел бы, чтобы комедианты ходили на каблуках повыше, носили маски повыразительнее, чем человеческое лицо, говорили в рупор и, наконец, чтобы женские роли исполняли мужчины.
Вообще же люстра мне всегда казалась главным актером — не важно, с той или с другой стороны лорнета ты на нее смотришь. 

Работать надо если не из трудолюбия, то хотя бы с отчаяния, поскольку, по правде говоря, работа не так скучна, как развлечения.

Глава XI

В каждом человеке всегда живы одновременно два стремления: одно — к Богу, другое — к Сатане. Обращение к Богу, или одухотворенность, — это желание подняться как бы ступенью выше; призывание Сатаны, или животное состояние, — это радость падения. Именно к этой последней должны быть отнесены любовь к женщинам и ласковые разговоры с животными — собаками, кошками и т. д.
Те радости, что мы получаем от этих двух видов любви, имеют с ними общую природу.
Опьянение Человечества.
Дать широкую картину:
Милосердие.
Распутство.
Литература и актерство.

Глава XII

Допрос (пытка) как искусство выяснять истину — глупость и варварство. Это применение материального средства для достижения духовной цели.
Смертная казнь — порождение мистической идеи, которую в наше время уже никто не понимает. Цель смертной казни совсем не в спасении общества, тем более в материальном смысле. Ее цель — спасти (в смысле духовном) и общество, и преступника. Чтобы жертвоприношение было совершенным, необходимо добровольное и радостное согласие самой жертвы. Дать хлороформ приговоренному к смерти было бы знаком неуважения, ведь это значило бы отнять у него сознание своего величия как жертвы и лишить его шанса попасть в Рай.
Что же касается пытки, то она возникла из низменных сторон человеческого сердца, алчущего сладострастия. Жестокость и сладострастие, собственно, одно и то же, так же как нестерпимый жар и нестерпимый холод.

Глава XIII

Мои мысли о голосовании и об избирательном праве. О правах человека.
В любой деятельности есть нечто мерзостное.
Денди ничего не делает.
Можете ли вы представить себе Денди, произносящего речь перед народом? — разве только для того, чтобы поиздеваться над ним.
Одна лишь аристократия способна править разумно и надежно.
Монархия или республика, основанные на демократии, одинаково безумны и слабы. 

Бесконечная мерзость афиш.
Есть лишь три существа, достойные уважения:
Священник, воин, поэт. Знать, убивать и творить.
Остальные созданы для оброка и барщины, их место на конюшне, то есть там, где можно заняться так называемой профессиональной деятельностью.

Глава XIV

Отметим, что те, кто требует отмены смертной казни, должны быть более или менее заинтересованы в этом.
Нередко это просто гильотинеры. Они рассуждают так: «Я хочу, чтобы у меня было право отрезать тебе голову, но ты не тронешь мою».
Те, кто хочет отменить душу (материалисты) непременно отменяют и ад — уж в этом-то они безусловно заинтересованы.
Во всяком случае это люди, которым страшно воскрес- нуть, — лентяи. 

Госпожа де Меттерних, хоть она и княгиня, забыла ответить мне по поводу того, что я сказал о ней и о Вагнере.
Нравы XIX века. 

Глава XV

История моих переводов Эдгара По.
История «Цветов зла», унижение из-за непонимания — и судебный процесс.
История моих отношений со всеми современными знаменитостями.
Портреты дураков во всей красе:
Клеман де Рис.
Кастаньяри.
Портреты судейских, чиновников, главных редакторов газет и т. д.
Вообще портрет художника. 

О главном редакторе и мелкой посредственности. Безмерная страсть всего французского народа к посредственности и диктатуре. Это вечное: «Если б я был королем!» 

Портреты и анекдоты.
Франсуа — Бюлоз — Гуссе — знаменитый Руи — де Калонн — Шарпантье, исправляющий авторские тексты на основании равенства, дарованного всем бессмертными принципами 89-го года, — Шевалье, образцовый главный редактор в духе Империи.

Глава XVI

О Жорж Санд
Означенная женщина Санд — это Прюдон безнравственности.
Она всегда была моралисткой.
Только раньше она творила антимораль. И к тому же никогда не была художником.
Она пишет знаменитым гладким стилем, который так ценят буржуа.
Она глупа, тяжеловесна, болтлива, а в вопросах морали обнаруживает тонкость и глубину суждений, достойные консьержки или содержанки.
Что она говорит о своей матери.
Что она говорит о поэзии.
Ее любовь к рабочим.
А то, что нескольких мужчин угораздило втюриться в эту засранку, лишь доказывает, как измельчали в наш век мужчины.
Посмотрите предисловие к «Мадемуазель Ла Кентини», где она заявляет, что истинные христиане не верят в Ад. Эта Сандиха — за Бога хороших людей, Бога консьержек и плутоватых слуг. У нее есть свои причины желать, чтобы Ада не было.

Глава XVII

Дьявол и Жорж Санд
Не надо думать, что дьявол искушает только гениев. Он, конечно, презирает дураков, но и не пренебрегает их помощью. Больше того: он возлагает на них большие надежды.
Взгляните на Жорж Санд. Она прежде всего и более всего набитая дура; но при этом она еще и одержима. Это дьявол убедил ее ввериться ее доброму сердцу и здравому смыслу, чтобы она, в свою очередь, убедила всех остальных набитых дураков ввериться их добрым сердцам и здравому смыслу.
Я не могу думать об этом тупом создании не вздрагивая от ужаса. Если бы я повстречался с ней, то, наверное, не смог бы удержаться и швырнул-дароносицу ей в голову. 

Жорж Санд — одна из тех уже состарившихся инженю, что никак не хотят расстаться со сценой.
Я недавно прочел одно предисловие (предисловие к «Мадемуазель Ла Кентини»), где она заявляет, что истинный христианин не может верить в Ад.
У нее есть свои причины желать, чтобы Ада не было. 

Религия этой женщины Санд. Предисловие к «Мадемуазель JIa Кентини». Эта женщина Санд заинтересована в том, чтобы верить, что Ада нет.

Глава XVIII

Мне скучно во Франции, прежде всего потому, что здесь все похожи на Вольтера.
Эмерсон забыл Вольтера в своих «Представителях человечества». Он мог бы написать замечательную главу под названием Вольтер, или Антипоэт, король зевак, принц верхоглядов, антихудожник, проповедник для консьержек, папаша Жигонь для редакторов «Сьекль».
В «Ушах графа Честерфилда» Вольтер потешается над бессмертной душой, проведшей девять месяцев среди испражнений и мочи. Вольтер, как и все лентяи, ненавидел таинственное[1]. 

Будучи не в силах уничтожить любовь, Церковь решила, по крайней мере, провести ее дезинфекцию — и изобрела бракосочетание.

Глава XIX

Портрет литературной сволочи.
Доктор Трактириус Гадинус Педантиссимус. Его портрет в манере Праксителя.
Его трубка.
Его мнения.
Его гегельянство.
Его скаредность.
Его мысли об искусстве.
Его желчность.
Его завистливость. 

Изображение современной молодежи во всей красе.

Глава XX

Теология.
Что такое падение?
Если это единство, ставшее двойственностью, значит, пал Бог.
Иначе говоря, не было ли творение — падением Бога?
Дендизм
Что такое выдающийся человек?
Это не специалист.
Это человек, имеющий свободное время и широко образованный.
Быть богатым и трудолюбивым. 

Почему умный человек любит шлюх больше, чем светских женщин, хотя они одинаково глупы? Найти ответ.

Глава XXI

Есть женщины, похожие на ленту ордена Почетного Легиона. Их не хотят больше, потому что они замарались о мужчин известного сорта.
По этой же причине я не надел бы штаны больного чесоткой.
Самое скучное в любви то, что по сути она — преступление, в котором невозможно обойтись без сообщника. 

Изучение тяжелого Заболевания — ужаса перед определенным местом жительства. Причины Заболевания. Его прогрессирующее развитие.
Возмущение бесконечным самодовольством всех классов, всех существ обоих полов и любого возраста. 

Человек настолько привязан к людям, что, даже бежав из города, он снова ищет толпу, то есть как бы вновь превращает деревню в город.

Глава XXII

Речь Дюрандо о японцах (Я — прежде всего француз!). Японцы — обезьяны, мне об этом сказал Даржу.
Речь врача, друга Матьё, об искусстве не производить на свет детей, о Моисее и бессмертии души. 

Искусство — это средство цивилизации (Кастаньяри). 

Физиономия здравомыслящего человека и его семьи, пьющей кофе с молоком на пятом этаже. 

Господин Накар-отец и господин Накар-сын.
Как Накар-сын сделался советником в апелляционном суде.

Глава XXIII

О любви и тяготении французов к военным метафорам. Здесь каждая метафора носит усы.
Воинствующая литература.
Остаться на посту.
Высоко нести знамя.
Крепко держать поднятое знамя.
Броситься в бой.
Один из ветеранов.
Вся эта трескучая фразеология обычно относится к хамам и лентяям, завсегдатаям забегаловок. 

Французские метафоры.
Солдат судебной прессы (Бертен).
Воинствующая пресса. 

Добавить к военным метафорам:
Поэты борьбы.
Литераторы авангарда.
Эта привычка к военным метафорам обнаруживает не воинственный дух их авторов, но их склонность к дисциплине, то есть конформность духа прирожденных лакеев, этих бельгийских умов, умеющих думать только сообща.

Глава XXIV

Любовь к удовольствиям приковывает нас к настоящему. Забота о спасении души бросает нас в неизвестность будущего.
Тот, кто цепляется за удовольствия, то есть за настоящее, напоминает мне человека, катящегося по наклонной плоскости, который, пытаясь ухватиться за кусты, вырывает их и увлекает за собой.
Прежде всего — Быть великим человеком и Святым перед самим собой. 

О ненависти народа к красоте.
Примеры.
Жанна и мадам Мюллер.

Глава XXV

ПОЛИТИКА
В итоге перед историей и французским народом громкая слава Наполеона III послужит доказательством тому, что любой проходимец, овладев телеграфом и государственной типографией, может править великой нацией.
Глупцы те, кто думает, что такие вещи могут происходить без согласия народа, — так же как и те, кто считает, что слава может зиждиться только на добродетели.
Диктаторы — всего-навсего лакеи народа (дерьмовая же роль, однако, а слава — результат приспособления одного ума к национальной глупости). 

Что такое любовь?
Потребность вырваться за пределы собственного «я».
Человек — животное, умеющее обожать.
Обожать — значит приносить себя в жертву и проституировать себя.
Таким образом, всякая любовь является проституцией.
Самое проституированное существо — это существо высшее, это Бог, ибо он ближайший друг каждого человека, ибо он — принадлежащий всем, неистощимый кладезь любви. 

МОЛИТВА
Не карай меня в лице моей матери, не карай мою мать за меня. Поручаю Тебе души моего отца и Мариэтт. Дай мне силу каждый день без промедления исполнять мой долг, дабы стать героем и Святым.

Глава XXVI

Написать главу о несокрушимой, вечной, вездесущей, изобретательной человеческой жестокости.
О любви к кровопролитию.
Об опьянении кровью.
Об опьянении толпы.
Об опьянении казнимого (Дамьен). 

Никто из людей недостоин называться великим, кроме поэта, священника и солдата.
Тот, кто воспевает, тот, кто благословляет, тот, кто приносит жертву и жертвует собой.
Все остальные созданы для кнута. 

Должно остерегаться народа, здравого смысла, сердечности, вдохновения и очевидности.

Глава XXVII

Меня всегда удивляло, что женщинам разрешается входить в церковь. О чем они могут беседовать с Богом? 

Вечная Венера (каприз, истерика, фантазия) — один из соблазнительных обликов Дьявола. 

Когда молодой писатель первый раз держит корректуру своего произведения — он счастлив, как школьник, впервые подцепивший сифилис. 

Не забыть написать большую главу об искусстве гадания на воде, по картам, по руке и т. д. 

Женщина не различает души и тела. Она примитивна, как животные. Сатирик бы сказал: это потому, что у нее есть только тело.
Написать главу об Уходе за собой
Мораль Ухода за собой.
Счастье Ухода за собой.

Глава XXVIII

О хамстве:
профессоров
судей
священников
и министров
Хороши же великие люди нашего времени:
Ренан.
Фейдо.
Октав Фейе.
Шолль.
Издатели газет, Франсуа, Бюлоз, Гуссе, Руи, Жирарден, Тексье, де Калонн, Солар, Тюрган, Даллоз.
— Перечень сволочей. С Соларом во главе. 

Быть великим человеком и святым для самого себя — вот то единственное, что важно.

Глава XXIX

Надар — удивительнейший образец жизненной силы. Адриен говорил мне, что у его брата Феликса было двойное количество всех внутренних органов. Я завидовал ему, ведь у него так хорошо получалось все, что не было абстракцией. 

Вейо так груб и настолько враждебен искусству, что можно подумать, будто в его груди укрылась вся Демократия мира.
Развитие этого образа.
Главенство чистой идеи как у христиан, так и у коммунистов-бабувистов.
Фанатизм смирения. Даже не попытаться понять Религию. 

Музыки.
О рабстве.
О светских женщинах.
О шлюхах.
О судейских.
О таинствах.
Писатель — враг всего света.
О бюрократах.

Глава XXX

В любви, как и почти во всех других делах людей, согласие сердец — результат недоразумения. Этим недоразумением является удовольствие. Мужчина восклицает: «О, мой ангел!» Женщина воркует: «Мама! Мамочка!» Дурак и дура — они оба убеждены, что мыслят согласно. Непреодолимая бездна несоединимости так и осталась непреодоленной. 

Почему созерцание моря всегда доставляет бесконечное удовольствие?
Потому что море дает нам понятие одновременно и о движении и о безмерности. Шесть или семь лье представляются нам отблеском бесконечности. Такая уменьшенная бесконечность. Ну и что? — ведь этого достаточно, чтобы дать нам представления о бесконечности абсолютной. Двенадцать или четырнадцать лье (в диаметре), двенадцать или четырнадцать лье волнующейся влаги — этого достаточно, чтобы внушить самое высокое понятие о прекрасном, какое только доступно человеку в его временной земной обители.

Глава XXXI

На земле нет ничего интересного, кроме религий.
Что такое Всемирная Религия? (Шатобриан, де Местр, александрийцы, Капе.)
Есть Всемирная Религия, созданная для Алхимиков Мысли, Религия, существующая отдельно от человека, которого она рассматривает, как записную книжку Бога. 

Сен-Марк Жирарден изрек фразу, которая останется в веках: Будем посредственными.
Сравним ее со словами Робеспьера: Те, кто не верит в бессмертие души, — воздают себе по заслугам. 

В изречении Сен-Марка Ж[ирардена] заключена безмерная ненависть к возвышенному.
Тому, кто видит, как С[ен]-М[арк] Ж[ирарден] идет по улице, он моментально напоминает большого гуся, очень самодовольного, но напуганного и удирающего от дилижанса.

Глава XXXII

Теория истинной цивилизации.
Ее суть заключается не в газе, не в паре, не в столоверчении — она в сглаживании следов первородного греха.
Народы-кочевники, пастухи, охотники, земледельцы, даже людоеды — все они по своему достоинству и энергии могут оказаться выше наших западных рас.
А эти последние, возможно, будут уничтожены.
Теократия и коммунизм. 

Я вырос, отчасти, благодаря тому, что имел время для досуга. И это мне очень повредило, потому что досуг без богатства лишь увеличивает долги и, следовательно, умножает унижения. Но это же мне и очень помогло в смысле развития чувств, умения мыслить, склонности к дендизму и дилетантизму.
Прочие литераторы — по большей части неутомимые гнусные кроты, притом настоящие невежды.

Глава XXXIII

Молоденькая девица глазами издателей.
Молоденькая девица глазами главных редакторов.
Молоденькая девица как пугало, чудовище, убийца искусства.
Молоденькая девица какова она на самом деле. 

Дурочка и потаскушка; величайшая глупость и величайшая испорченность.
В ней как бы слились воедино мерзость хулигана и примерного школьника. 

К сведению некоммунистов:
Все — общее, даже Бог.

Глава XXXIV

Француз — животное со скотного двора, так хорошо прирученное, что боится выйти за пределы любой изгороди. Посмотрите на его вкусы в области литературы и искусства.
Это животное латинской породы, его не раздражают нечистоты в его собственном хлеву, а что касается литературы, то здесь он и вовсе скатофаг. Он просто приходит в восторг при виде экскрементов. Литераторы из забегаловок называют это галльской солью.
Замечательный образец французской низости — и это нация, которая считает себя более независимой, чем другие. 

Приводимого ниже отрывка из прекрасной книги г-на де Волабелль будет достаточно, чтобы представить себе, какое впечатление произвело бегство Лавалетт на самую невежественную часть роялистской партии.
«Увлечение роялизмом в эти дни второй Реставрации доходило, так сказать, до безумия. Юная Жозефина де Лавалетт воспитывалась в одном из крупнейших парижских монастырей (Аббе-о-Буа), она покидала его стены лишь для того, чтобы обнять своего отца. Когда она вернулась в обитель после бегства из нее и когда стало известно, что она мало чему научилась в монастыре, поднялся общий вопль возмущения поведением этого ребенка; монахини и ее подруги избегали ее, и многие родители заявили, что они заберут своих детей, если ее не выгонят. Они говорили, что не хотят, чтобы их дети общались с молодой особой, которая отличается таким поведением и подает такой пример. Когда мадам де Лавалетт через шесть недель после этого получила свободу, она была вынуждена забрать свою дочь».

Глава XXXV

Государи и поколения
Равно несправедливо приписывать царствующим особам и достоинства, и пороки народа, которым они правят. 

Эти достоинства и пороки почти всегда — как это можно доказать с помощью статистики и логики — зависят от общей атмосферы предыдущего правления.

Людовик XIV наследует людей Людовика III. Слава!
Наполеон I наследует людей эпохи Республики. Слава!
Луи Филипп наследует людей Карла X. Слава!
Наполеон III наследует людей Луи Филиппа. Позор!
Именно предыдущее правительство всегда несет ответственность за нравы последующего, если только правительство вообще может нести ответственность за что бы то ни было.
Резкие перемены в образе правления, происходящие по тем или иным причинам, приводят к тому, что этот закон действует не всегда одинаково, в зависимости от эпохи. Невозможно точно определить, когда именно перестает ощущаться то или иное влияние, но оно будет сказываться в целом поколении, воспринявшем это влияние в молодости.
 

Глава XXXVI

О ненависти молодых к любителям приводить цитаты. Любитель цитат для них — враг.
Я даже орфографию отдал бы в руки палача. (Т. Готье). 

Прекрасная тема: Литературная Сволочь. 

Не забыть написать портрет Форга — Пирата, Литературного Пенкоснимателя. 

Непреодолимая тяга человеческого сердца к блуду порождает страх одиночества. Человек хочет быть вдвоем. Гений же хочет быть один, то есть быть одиноким.
Истинная слава: пребывать в одиночестве и предаваться блуду, особым образом.
Именно этот страх одиночества, желание забыть свое «я» в плоти другого патетически называют жаждой любви. 

Две милые религии, бессмертные надписи на стенах, вечные наваждения толпы: член (античный фаллос) — и «Да здравствует Барбес!» или «Долой Филиппа!» или «Да здравствует республика!»

Глава XXXVII

Изучить во всех формах, и созданиях природы и в человеческих творениях, всеобщий и вечный закон последовательных изменений, происходящих еле-еле, мало-помалу, но со все большим нарастанием, подобно сложным процентам в финансовом деле.
То же самое относится к литературной и артистической сноровке, то же самое относится к ненадежному сокровищу — воле.
Толпа мелких литераторов, которые на похоронах лезут ко всем с рукопожатиями и заискивают перед газетчиками-хроникерами. 

О похоронах знаменитостей. 

Мольер. Мое мнение о «Тартюфе» заключается в том, что это не комедия, а памфлет. Даже атеист — если он просто хорошо воспитан — подумает в связи с этой пье- сой, что никогда нельзя доверять решение важных вопро- сов сволочи.

Глава XXXVIII

Восславить культ изображений (моя великая, единственная, моя первейшая страсть). 

Восславить бродяжничество и то, что называют богемностью, культ обостренной чувственности, нашедшей выражение в музыке. Сослаться на Листа. 

О необходимости бить женщин.
Можно покарать того, кого любишь. Например, детей. Но в этом заключается и боль — почувствовать презрение к тем, кого любишь. 

О ношении рогов и рогоносцах.
Боль, испытываемая рогоносцем.
Она возникает из ущемленной гордости, ложных рассуждений о чести и счастье и из любви, по глупости отвернувшейся от Бога и обратившейся к его созданиям. 

Так всегда животное, стремящееся к обожанию, ошибается в выборе кумира. 

Анализ наглости дураков. Клеман де Рис и Поль Периньон.

Глава XXXIX

Чем больше человек просвещается в искусстве, тем меньше в нем похоти.
Он как бы дает развод разуму и зверю, живущим в нем, и это чувствуется все сильнее.
По-настоящему похотлив только зверь, а совокупление — лирическое самовыражение простонародья. 

Совокупляться[1] — это пытаться проникнуть в другого, а художник никогда не выходит за пределы своего «я». 

Я забыл имя этой шлюхи... Ах! ба! — я узнаю его на Страшном суде. 

Музыка дает представление о пространстве.
То же — в большей или меньшей степени все искусства, ибо все они — число, а число — это истолкование пространства. 

Каждый день стремиться быть величайшим из людей!!!

Ребенком я хотел стать то папой римским (но военным папой), то актером.
Наслаждения, которые я испытывал от этих двух наваждений.

Глава XL

Совсем еще ребенком я ощутил в своем сердце два противоречивых чувства: ужас жизни и упоение жизнью. 

Это присуще лентяю со слабыми нервами. 

Нации порождают великих людей вопреки самим себе. 

По поводу актера и моих детских грез — написать главу о том, чем является в душе человека признание актера, слава актера, существование актера и его положение в мире.
Теория Легуве. Не был ли Легуве мрачным шутником вроде Свифта, решившим проверить, не проглотит ли Франция еще одну нелепицу.
Его выбор. Хорошо в этом смысле, что Самсон — не актер.
Об истинном величии парий. 

Быть может, добродетель лишь вредит талантам парий.

Глава XLI

Коммерция по сути своей — порождение Сатаны.
Коммерция — это «одолжи-верни», это одолжение, при котором подразумевается: Верни мне больше, чем я тебе даю.
Разум любого коммерсанта насквозь порочен.
Коммерция естественна: значит, она гнусна.
Из всех коммерсантов наименее гнусен тот, кто говорит: «Будем добродетельны, чтобы получить гораздо больше денег, чем те глупцы, что погрязли в пороке».
Для коммерсанта даже честность предмет спекуляции.
Коммерция — порождение Сатаны потому, что она — одна из разновидностей эгоизма, самая низкая и самая гнусная. 

Когда Иисус Христос говорит:
«Блаженны алчущие, ибо они насытятся», — Иисус Христос делает расчет вероятностей.

Глава XLII

Мир движется лишь в силу Недоразумения.
Именно благодаря всемирному Недоразумению все в мире приходит к согласию.
Ибо, если бы мы, к нашему несчастью, поняли друг друга, согласие стало бы невозможным. 

Умный человек, который никогда и ни с кем не будет в согласии, должен научиться любить болтовню дураков и чтение дрянных книг. Он извлечет из них наслаждение горечи, которое будет ему достойной наградой за усталость. 

Какой-нибудь чиновник, министр, директор театра, главный редактор газеты может порой быть человеком, достойным уважения, но уж никак не богоизбранным. Это лица без личности, существа, лишенные своеобразия, созданные для отправления должности, то есть для общественного прислужничества.

Глава XLIII

Бог и его глубина.
Можно быть достаточно умным — и находить в Боге сообщника и друга, которых всегда недостает. Бог — вечное доверенное лицо в этой трагедии, где каждый — герой. Быть может, есть ростовщики и убийцы, говорящие Богу: «Господь, сделай так, чтобы мое предприятие удалось». Но молитва этих мерзавцев не оскверняет возвышенности и радости моей молитвы. 

Любая идея сама по себе наделена бессмертием, так же как личность.
Любая форма, даже если она создана человеком, бессмертна. Ибо форма независима от материи и состоит она не из молекул. 

Анекдоты по поводу Эмиля Дуэ и Константина Гиса, уничтожающие их творения, или, скорее, лишь создающие видимость уничтожения.

Глава XLIV

Невозможно, просматривая какую-нибудь газету — все равно, от какого числа, месяца или года, — не обнаружить в каждой строчке признаков самой жуткой человеческой испорченности, и в то же время — поразительного бахвальства собственной честностью, добротой, милосердием и донельзя наглых заявлений по поводу прогресса и цивилизации.
Любая газета, с первой до последней строчки, как бы соткана из ужасов. Войны, преступления, кражи, бесстыдства, пытки, преступления государей, преступления наций, преступления частных лиц, какое-то опьянение всеобщей жестокостью.
И вот этот-то отвратительный аперитив культурный человек поглощает каждое утро за завтраком. Ото всего в этом мире воняет потом преступления — от газеты, стены, человеческого лица...
Я не понимаю, как можно чистыми руками коснуться газеты, не вздрогнув от отвращения.

Глава XLV

Выявленное философией могущество амулетов. Просверленные монетки, талисманы, безделушки, с которыми у каждого Связаны какие-то свои воспоминания. 

Трактат о Нравственной Динамике.
О благодати Таинств. 

С самого детства я тянулся к мистике.
Мои беседы с Богом. 

О Наваждении, об Обладании, о Молитве и о Вере.
Нравственная динамика Иисуса.
(Ренан находит смешным то, что Иисус верит во всемогущество — даже материальное — Молитвы и Веры).
Таинства суть средства этой Динамики. 

О гнусности книгопечатания — великого препятствия для развития Прекрасного.
Эка невидаль — заговор с целью уничтожения еврейского рода.
Евреи, хранители Книг и свидетели Искупления.

Глава XLVI

Все эти дураки буржуа, без конца повторяющие «безнравственно», «безнравственность», «нравственность искусства» и прочие глупости, напоминают мне Луизу Вильдье, пятифранковую шлюху, которая однажды, придя со мной в Лувр, где она прежде не бывала, вдруг начала краснеть, прятать лицо, поминутно дергать меня за рукав и при виде бессмертных произведений скульптуры и живописи спрашивать, как можно было выставить на всеобщее обозрение этакие непристойности. 

Фиговые листочки господина Ньивекерке.

Глава XLVII

Чтобы закон прогресса существовал, было бы необходимо, чтобы каждый захотел его существования; то есть когда все личности приложат усилия для собственного развития — тогда, и только тогда, человечество начнет прогрессировать.
Эта гипотеза может послужить объяснением единства двух противоположных понятий — свободы и предопределения. Единство свободы и предопределения будет проявляться не только в отношении прогресса — это единство существовало всегда. Это единство — история, история наций и личностей.

Глава XLVIII

Этот сонет надо привести в «Моем обнаженном сердце».
Также процитировать пьесу о Роланде. 

Прекраснее, чем день, я ночью видел сон:
Филлида ожила. О, призрачное тело!
Она хотела быть моей. Она хотела,
Чтоб тень ее ласкал я, словно Иксион.
Фантом ее в постель мою, разоблачен,
Скользнул. Я обнял то, что облаком белело...
И слышу: «Вот и я. Ведь я похорошела
За столько лет в юдоли тьмы, о мой Дамон...
Ты лучше всех. Тебя явилась целовать я.

И пусть я вновь умру, упав в твои объятья...»
Но вот мой пыл угас — и призрак прошептал:
«Прощай! Я ухожу к подземной тьмы пределам.

Ты хвастался, что встарь с моим спознался телом.
Ну что ж, гордись: теперь и душу ты познал.
Сатирический Парнас 

Я думаю, что этот сонет написан Менаром.
Маласси утверждает, что Раканом.