Социология воображения

Социолог и философ Жильбер Дюран последователем и учеником Юнга, кроме того, его учителями на разных этапах были Г.Башляр, А.Корбен, К. Леви-Стросс, М. Элиаде, Ж.Дюмезиль. Заслуга Дюрана состоит прежде всего в том, что он смог свести воедино научные и методологические интуиции своих учителей и направить их к созданию новой теории мифа (мифоанализ), реабилитирующей воображение после многих веков жесткого доминирования рационалистической и логоцентрической европейской культуры и науки. Будучи профессиональным социологом, Дюран, кроме того, сумел интегрировать исследования в области мифологии, психологии, этнологии в контекст классических социологических теорий, что позволило ему систематизировать всю совокупность знаний в единой модели социологии воображения  или (по аналогии с психологией глубин К.Г. Юнга) социологии глубин.
Основания, принципы, методы и понятия этой науки изложены Жильбером Дюраном в целой серии научных монографий, главной и наиболее известной из которых является фундаментальная книга «Антропологические структуры воображения» . В ней сосредоточены основные идеи автора и постулаты новой научной школы.

Имажинэр

Развивая подход Корбена  (показавшего роль mundus imaginalis в структуре мистических учений ислама) и идею Юнга о коллективном бессознательном, Дюран вводит ключевое понятие «l'imaginaire», на английский язык приблизительно передаваемое термином «imagery». В русском языке этому понятию нет аналога (очень приблизительно можно было бы перевести «l`imaginaire» на русский язык как «мир воображения»), поэтому в дальнейшем мы будем использовать французский термин в русской транскрипции.
«Имажинэр» – некое первичное свойство, представляющее собой одновременно:

• воображение как способность (инстанция);
• то, что воображается (воображаемое, представленное, искусственно воссозданное через фантазию);
• того, кто воображает (воображающий, источник появления фантазии);
• сам процесс (воображение как функция);
• и нечто, что является общим и предшествующим и тому, и другому, и третьему (собственно имажинэр).

Дюран так описывает онтологический статус имажинэра («воображаемого-воображающего-воображения»). У Платона в диалоге «Софист»   дается определение двух типов воображения: φαντασία («фантазия») и εικασία («эйказия»). Оба они основаны на презумпции, что первичными являются две другие реальности – разум как мера реальности и порядка всех вещей и объективный мир, воспринимаемый чувствами, которые транслируют ощущения разуму. Чувства могут справляться со своей задачей корректно или некорректно – тут-то и вступает в дело воображение. Если впечатления от внешнего мира (который реален) передаются разуму (который тоже реален) «правильно» (корректно), то мы имеем дело с «эйказией» (εικασία), то есть с таким воображением, которое «позитивно» и «прозрачно», «верно» и вносит минимум погрешностей в процесс передачи данных от органов чувств к разуму. От слова «эйказия» произошли слова «икона», «идол» (в смысле «образ», «образец» и «эталон»). Если же в передаче образа возникают сбои, мы имеем дело с фантазией, то есть с испорченной передачей, которая перемешивает реальные данными с нереальными и путает их.
Дюран предлагает порвать с европейским логоцентризмом и перевернуть стартовые позиции. По Дюрану, первично воображение: именно оно в  ходе своей динамической работы создает внутреннее измерение субъекта и объекты внешнего мира.
Согласно Дюрану, приписывание реальности субъекту и объекту и лишение свойства реальности воображения в конечном итоге есть всего лишь философская гипотеза, имеющая давнюю историю и ставшая в западноевропейской мысли  безусловным консенсусом. Однако стоит только выйти за рамки этой мысли и обратиться к структурам мышления других культур – восточных, мистических, религиозных, архаических или к сфере искусства, мы можем убедиться, что субъект-объектный дуализм отнюдь не исчерпывает возможных философских установок, и многие незападные (развитые или примитивные) культуры понимают онтологический статус воображения, mundus imaginalis, совершенно иначе.
Понять содержание мистических теорий исламской традиции, иудейской каббалы, китайского даосизма, алхимических учений и процедур, мифов и легенд примитивных народов, в конце концов, мирового фольклора возможно только в том случае, если мы отойдем от жесткой дуальности «субъективное-объективное» и признаем онтологическую самостоятельность за той инстанцией, которая находится между ними, то есть за воображением, «имажинэром».
В качестве научной (но также и философской) гипотезы Дюран берет следующий постулат: вопреки общепринятой на Западе (но далеко не столь однозначно разделяемой на Востоке) позиции, «имажинэр» – это единственное, что существует, и «наш мир» («наш», то есть относящийся к субъекту, и «мир», то есть совокупность объектов) есть результат свободной игры воображения. В таком случае мы получаем основание для развертывания особой «онтологии имажинэра», основанной на тезисе: единственно, что есть, что существует, это «промежуточное».

Антропологический траект

Развивая эту идею, Дюран вводит фундаментальное для его теории понятие «антропологического  траекта». Термин «траект» («traectum») образован от латинского «tras» --  «через», «между» и «jacere» -- «бросать», «кидать», «метать». От этого же глагола (от его причастной формы – «jectum», «брошенное») образованы важнейшие философские и научные категории «субъект» и «объект». «Суб-ект» – это то, что «положено («брошено») под» -- то есть «под-лежащее». «Об-ект» – то, что «брошено («положено») перед», то что «метнули перед», то есть «пред-мет». Между ними находится «тра-ект», «брошенное между».
«Антропологический траект» – это придание самостоятельного онтологического статуса тому, что находится «между» – между субъектом и объектом, между природой и культурой, между животным и рациональным, между духом и жизнью, между внутренним и внешним, между проектом (будущим) и историей (прошлым).
«Траект» -- это «схема», «маршрут», «траектория», которая предопределяет структуры и структурные ансамбли, режимы и группы форм, динамические взаимодействия и столкновения, оппозиции и сближения, но ничего не говорит об идентичности того, что в этом траекте участвует, так как сама идентичность есть не нечто постоянное, но следствие, результат самого траекта. Объект и субъект суть функциональные следствия антропологического траекта, они конституируются им как ролевые идентичности.

Имажинэр и смерть

Описав структуру антропологического и социологического подхода и первичность имажинэра, Дюран делает второе фундаментальное утверждение своей гранд-теории.
Воображение имеет перед собой фундаментальную антитезу – смерть. Другими словами, антропологический траект  «натянут» между самим собой (как траектом, а не субъектом!) и смертью. «Конечность» («бытие-к-смерти», «Sein-zum-Tode» как важнейший экзистенциал Dasein'а, по Хайдеггеру) есть центральное свойство воображения. Это мотор и мотивация воображения. Воображение воображает потому, что перед ним (вокруг него) разверзлась смерть.
Смерть выступает как время. У времени в чистом виде (если вычесть из него воображение) есть только одно безусловное и свойственное только ему содержание – это приближение к смерти. Время – это промежуток между воображением и смертью. Антропологический траект стоит на стороне воображения, он есть имажинэр. Время стоит на стороне смерти. Все содержание и все смыслы, все сюжеты и сценарии развертываются в этой системе координат – между имажинэром и смертью. Все, что не есть имажинэр есть смерть. Время – это процесс обнаружения этого фундаментального обстоятельства.
Воображение – это то, что заполняет собой все пространство перед лицом смерти, что баррикадирует чистую стихию смерти всем, тем что мы видим, чувствуем, слышим, говорим, делаем, строим, ломаем, ощущаем, желаем, о чем грезим, на что надеемся. Имажинэр заполняет время собой, насыщает его содержанием, событиями, смыслом, делает его антропологическим временем – временем повествования, мифа, траекта.
Имажинэр и смерть – вот основная онтологическая диада, дающая начало всем бесчисленным диадам мифа. Она рассеивается в сюжетах, образах, символах, ритуалах, обычаях, социальных институтах, отношениях, культурах, повестях. Она лежит в основе культурного предмета как зеркало. Прежде чем зеркало появилось, его надо было вообразить. Зеркало, зеркальность есть свойство воображения. Когда его не было как предмета (если такая эпоха и была на самом деле – зеркало, по логике мифа, было всегда), им служила поверхность воды.

Миф

По Дюрану, миф есть структурированная совокупность архетипов и символов, отражающая глубинные свойства воображения, присущие ему изначально. Поэтому миф нельзя рассматривать как нечто историческое. Сама история есть издание мифа. Точно так же неверно изучать миф с помощью логоса. Правильнее, наоборот, постигать логос и его структуры, отталкиваясь от мифа.
Миф не статичен но динамичен, так как при всей повторяемости основных линий, он постоянно облекается в новые детали. Отдельные мифы сталкиваются друг с другом, теснят друг друга, вступают в диалектические связи.
Миры мифа динамичны и активны, в них развертывается нескончаемая работа. Мифы могут изнашиваться или, напротив, наливаться живой энергией, навязывая себя антропологическому траекту, властно поднимаясь из глубин.
Миф есть первый уровень структурирования воображения, он, с одной стороны, еще несет на себе отпечаток жизненной мощи стихии воображения, но, с другой, уже обращен к четкому структурированию и, следовательно, подвержен (по крайней мере, в его наиболее формализованных вариантах и аспектах) ригидной фиксации и энтропии.
Миф есть ось антропологического траекта. А раз так, то можно сказать, что миф есть альфа и омега, начало и конец, он есть все, и все есть миф.
Режимы и группы внутри имажинэр: диурн/ноктюрн
Мифос есть содержание имажинера. Отдельные мифы в структуре глобального мифоса (совпадающего с имажинэром) поддаются изучению и классификации.
Дюран разделяет содержание воображения на три большие группы (мифов, архетипов, символов, сюжетов) и на два режима.
Два режима -- это «diurne», диурн (фр. – «дневной режим»), и «nocturne», ноктюрн (фр. – «ночной режим»).
Три группы (схемы) – это героические мифы, драматические мифы и мистические мифы.
Диурн, «дневной режим» включает в себя только одну группу мифов – героические мифы.
Ноктюрн, «ночной режим», состоит из двух групп мифов (драматических и мистических). И те и другие являются «ночными», то есть разделяют некие общие характеристики (режима), но различаются по внутренним свойствам.
Для Дюрана принципиально выделение именно трех групп мифов, так как в основе этой дифференциации лежит их структурная несводимость друг к другу. Три группы мифов ирредуктибельны, то есть они не являются идеовариациями одна другой. Они фундаментально и сущностно гетерогенны.

Диурн

В основе героических мифов, которые формируют «режим диурна», лежит движение разделения. Поэтому Дюран называет эту группу диайретические мифы, от греческого слова διαίρεσιςто есть «разделение», «разделять». Это мифы разделения, расчленения, отсоединения одного от другого. Там, где в мифологии, а также в истории, социуме, рассудочной деятельности, культуре, психике мы имеем дело с операцией разделения, разъединения, «разведения по разные стороны», дифференциации, и особенно там, где это разделение мыслится необратимым, безвозвратным, радикальным, там вступает в силу группа героических мифов и соответствующий ей режим диурна.
Операция разъединения, разделения, расчленения является фундаментальным свойством реальности и воспринимающего эту реальность сознания. Само мышление устроено таким образом, что первичной и фундаментальной его деятельностью является именно различение, способность отделить в ментальной плоскости одно от другого.
Классическим носителем диайретического, разделяющего начала в мифологии является герой. Именно герой бросает вызов смерти, разрывает баланс привычного рутинного бытия, привносит в быт горизонты далекого, превращая обыденное в трагическое. Герой – тот, кто прорывает, разделяет, отсекает. В функциональном смысле героическое начало тождественно разделяющему началу, порождающему оппозиции, пары противоположностей, борьбу. Герой немыслим без сражений и столкновений с другими. Разделяя, он обязательно оказывается на той или другой стороне разделенного, увлекаясь привнесенной им сами дуальностью, составляющей сущность и судьбу героизма.
Дюран рассматривает «героические» и «диайретические» мифы как синонимы. При этом отсылка к диайрезису подчеркивает функциональный и концептуальный характер, а к фигуре героя – настрой и сюжетную канву мифа. Героизм является свойством дневного режима имажинэра.
Сюжеты битв, сражений, драк, преследований, нападений, поединков с противником, животным или мифичискими существами; образы солдат, воинов, военной техники, агрессивных врагов, нападающих хищников, кусающих и лязгающих зубами собак, волков, тигров, крокодилов, монстров и т.д.; сцены насилия, убийства, расчленения, разрывания на куски, а также дележа добычи, насильственного захвата в мифах, сказках, религиозных текстах, в искусстве и в сновидениях естественным образом развертывают многообразные вариации «режима диурна».

Битва со смертью

В основе героического мифа лежит фундаментальная идея смерти как другого, с соответствующим императивом борьбы с ней, противостояния ей. Смерть и время рассматриваются как враг, с которым надо биться до последнего конца.
Любое различие возводимо к перворазличию человека и смерти, и по логике дуальности идентичность человека оказывается напротив смерти, с другой стороны от нее. А смерть, в свою очередь, помещается на противоположный полюс.
Таким образом, содержание героического мифа, в конечном счете, есть актуализация другого как смерти и прямое – лицом к лицу — столкновение с этим другим. Не битва, не катастрофа, не распадение и не конфликт приводят к смерти, напротив, смерть, воспринятая как таковая, как строго другое конституирует битву, катастрофу, распад и конфликт как выражение своего замеченного наличия.
В режиме дня ночь приобретает строго отрицательный характер. Ночное время суток, его атрибуты – мрак, холод, тьма, сон, неразличение – становятся в синонимический ряд тех явлений и сущностей, с которыми герой сражается. Отсюда привычные метафоры ночи и смерти и менее привычные – ночи  и времени. Ночь – это другое, нежели день, а все «другое» в режиме диурна приобретает гиперνηофированно отрицательные черты.
Дюран определяет серию символов, связанных с ночью и тьмой как «нюктоморфные» образы (дословно по-гречески, «образы ночи»).
Тема похода диурна против режима ночи ведет к существенным последствиям. Здесь завязывается первый акт чрезвычайно важного процесса, предопределяющего структуру имажинэра в целом. Речь идет о его расколе. В имажинэре есть два режима: диурн и ноктюрн. Развертывание сценариев по линии диурна противопоставляет мифы диурна второй половине имажинэра – мифам ноктюрна, то есть создает фундаментальную поляризацию бессознательного. Если для диурна внешний мир есть другое и смерть вовне, то обращение диайретической стратегии внутрь конститурирует врага внутри, смерть внутри. В этой роли начинает выступать режим ноктюрна и его мифологические константы. «Нюктоморфизм» становится траекторией внутренней динамики имажинэра, работающего в режиме диурна. Между врагом вовне (смертью и временем) и врагом внутри (режимом ноктюрна) устанавливается тождество, что ведет к своеобразному расщеплению в структуре самого диурна – в своей борьбе с другим, очищении от другого, насилия над дрнгим он начинает бороться с самим собой, очищаться от самого себя и осуществлять насилие над самим собой. В этом внутреннем расколе коренятся важнейшие процессы, составляющие силовые линии всей социологии глубин.
Режим диурна -- это режим дуализма по преимуществу. Дуализм мифа может проявляться на всех уровнях --  религиозном, политическом, моральном, социальном, культурном, бытовом.

Все содержание героического мифа – это бесконечная и абсолютная война дня против ночи, света против тьмы, субъекта против объекта, культуры против природы, мужчины против женщины и т.д.

Дуализм и маскулиноидность

Диайрезис вначале в рамках глубинных архетипов воображения постулирует фундаментальные модули мышления: «это» и «то», «я» и «не-я», «здесь» и «там» и т.д. На следующем уровне эти дуальности формируют ткань мифа, а далее начинают предопределять процессы, вытекающие из мифологического нарратива – вплоть до структурирования социума, культуры и т. д.
Ярче всего этот дуализм проявляется в религиозных дуалистических концепциях (зороастризм, маздеизм, манихейство, гностицизм). Учение гностиков о добром и злом творцах представляет собой вершину формализации диурна.
Режим диурна связан с маскулиноидностью. Не с мужским полом в анатомическом и физиологическим смысле, но с мужественностью, «вирильностью» как особым психологическим, социальным, культурным типом, который воплощает в себе комплекс ассоциаций и парадигмальных жестов героического начала. К реальному анатомическому мужчине этот образ может не иметь прямого отношения, так как в разных культурах мужчины стилизуются в соответствии с различными режимами воображения, и социо-культурные паттерны могут существенно влиять на структуру реальных мужчин. Маскулиноид – это воображаемый мужчина, мужчина, принадлежащий к mundus imaginalis. По Юнгу, он скорее соответствует анимусу, то есть тому, как женщина в самой себе в некоторых случаях воспринимает коллективное бессознательное. В бессознательном  у женщин (на глубинном уровне) маскулиноидных черт и мифологических связей столько же, сколько у мужчин.
Маскулиноидность здесь имеет связь с гендером особого рода – это гендер мифа. Он может проецироваться в культуру, на социум, в политику, в религию, порождая маскулиноидность систем – подчас в отрыве от формальных нормативов и установок, или находясь с ними в причудливом соотношении.

Ноктюрн

Режим ноктюрна легче описать, отталкиваясь от режима диурна. Ночь во всем противоположна дню, но режим ноктюрна в имажинэре делится на две части, которые противоположны дню по-разному.
Общим является то, что весь режим ноктюрна -- это режим эвфемизма. Эвфемизм -- по-гречески «благое имя». Эвфемизмом является называние дурного, ущербного, вредного, злого, отвратительного, неприличного, страшного предмета или явления смягченным, уменьшительно-ласкательным, ироничным именем, чтобы психологически снять остроту конфликтности, которую несет в себе отрицательное событие.
Если диурн акцентирует и усугубляет противостояние со временем и со смертью, то ноктюрн смягчает его, подвергает эвфемизму смерть и время как фундаментальные антитезы воображаемому.
Режим ноктюрна (по-разному в случае обеих групп) становится на сторону своей противоположности, стремится затушевать ее. Стратегия ноктюрна и его мифов заключается в том, чтобы представить фундаментальную оппозицию имажинэра и смерти как не фундаментальную и даже не оппозицию. При этом ноктюрн – это не смерть и не время, но траект и имажинэр. Поэтому здесь приниципиально сохраняется структурообразующее противопоставление смерти. Но это противопоставление решается совершенно иначе, нежели в режиме диурна. В режиме ноктюрна смерть воображается как «несмерть» (или как «не совсем смерть»), а время представляется не как процесс, ведущий к смерти, а как нечто другое – например, как сама жизнь, как развитие, как нечто нефатальное и повторимое и т.д.

Мистический ноктюрн

Эвфемизм может быть радикальным и нерадикальным. В случае радикального эвфемизма строго негативное воспринимается или интерпретируется как не негативное и даже, в предельном случае, как позитивное. Нерадикальный эвфемизм обращается со строгой негативностью иначе: он не отрицает ее полностью и не превращает в позитивность, но смягчает ее негативность, преуменьшает ее, делает ее относительной и пытается восполнить и оттенить позитивностью (реальной или мнимой, имеющей или  не имеющей отношения к ситуации).
К группе мистичсекого ноктюрна Дюран относит формы радикальной эвфемизации. Эта группа мифов прямо противоположна героическим мифам диурна.
«Мистической» вторую группу Дюран называет весьма условно, отталкиваясь от определения французского антрополога и социолога Л. Леви-Брюля (1857 — 1939) о «мистическом соучастии»  (фр. «participation mystique»), как конститутивном качестве примитивных обществ (точнее, общин -- Gemeinschaft), то есть о таком траекте, который постулирует непрерывную и органическую целостность всего (а конкретно единство воображения и смерти). В основе мистического подхода лежит идея единения, унификации, целостной нерасчленимости. Операция мистического единения является антитезой диайрезиса героических мифов: если мифы диурна ориентированы на различение, разрыв, разделение, дифференциацию, то мифы мистического ноктюрна, напротив, ведут к соединению, интеграции, утверждению связности, неразрывности, непрерывности, единства
Можно назвать главную установку мистического ноктюрна недвойственностью  по аналогии с индуистским адвайто-ведантизмом.
В этой группе все то, что опровергалось, отбрасывалось, отрицалось, исключалось, принижалось, противопоставлялось режимом диурна, подлежит переоценке и переосмыслению в позитивном ключе и, следовательно, принимается, включается, реабилитируется, превращается в союзника и друга.

Фигура Матери

Мистические мифы позитивно переосмысляют женское начало. Женское здесь значит благое, доброе, мягкое, нежное, положительно оцененное. Ночь нежна и свежа, а не страшна. Женщина – царица ночи.
Сюда же относятся образы скандинавских норн или греческих парок, ткущих у корней мирового древа (или в Аиде) судьбу мира, и Параскева Пятница в русском фольклоре. Пряжа – это то, что связывает (одно с другим),  форма единения, архетипический жест мифов мистического ноктюрна.
Мать – центральная фигура этого режима. Реактуализация внутриутробного состояния пробуждает структурный архетип отождествления мира с материнским началом, откуда развиваются мифы о Великой Матери, о «богине», в частности о Матери-Земле. Мать символизирует нерасчлененную целостность бытия, в котором отделение внутреннего от внешнего только намечено, траект замкнут на самого себя, а смерти, негатива, отрицания и оппозиций не существует. Эта идея подчеркнуто выражена в символе змеи, кусающей свой хвост – Оуроборос древних греков.
Номенклатура мистического ноктюрна
К образам и свойствам мистического режима имажинэра Дюран относит:

• • материальность, конкретность, чувственность, опору, плотность, субстанцию, экскременты, глину, землю, почву;
• • пищу, напитки, питание, кормление;
• • обладание, богатства, деньги, драгоценности, ценности;
• • жилище, убежище, пещеру, центр, внутренние строения, очаг;
• • воду, море, влагу;
• • могилу, колыбель, вместилище, корабль;
• • яйцо, молоко, мед, вино;
• • краски, покрывало, мантию;
• • живот, чрево, гениталии, утерус;
• • большинство женских персонажей религии (Великая Мать, богиня и т.д.);
• • дитя, карликов, эльфов  т.д. 

По логике ноктюрна эти символические ряды могут выступать в мифах как синонимы, что порождает бесчисленные фигуры и сюжеты, имеющие сходное функциональное строение. Эта систематизация открывает широкие возможности для классификации фольклорного материала, дешифровки мифов, диагностики психических и психологических расстройств. В то же время она может быть применена и к сфере социологии в самых различных ее аспектах,  что мы и покажем в дальнейших разделах.

Драматический ноктюрн как умеренный эвфемизм

Вторая группа мифов, входящая в режим ноктюрна – драматические или синтетические мифы -- также подвергают фундаментальную оппозицию воображение (имажинэр)/смерть эвфемизации (поэтому они отнесены Дюраном к ноктюрну). Но эта эвфемизация отличается от группы мистических мифов и количественно и качественно. Количественно -- в том, что в данном случае эвфемизация не столь абсолютная, не меняет знаки на прямо противопложные. А качественно -- в том, что процесс эвфемизации развертывается по иному сценарию – через интеграцию негативного (смерти и времени) в общую синтетическую систему, где сохраняется и дуализм, и положительная оценка световых символов, и признается отрицательность ночных символов, но все в целом заключено в схему относительной диалектической сцепленности.
В этой группе мифов смерть ведет к новому рождению (воскресению), время – циклично (за прогрессом следует регресс, а затем снова прогресс), во всем доминирует дуальный ритм, лишь лишенный той бескомпромиссности, которая характеризует режим диурна.
Дюран называет эту разновидность ноктюрна драматической, потому что структура драмы состоит как раз в чередовании противоположных элементов – страдания и счастья, успехов и неудач, обретений и потерь. Каждая фаза драматического повествования влечет за собой фазу с противоположным знаком, что и составляет специфическую напряженность именно этого жанра. Такая же структура воспроизводится в этом режим имажинэра.
Другое название, предлагаемеое Дюраном – синтетический ноктюрн. Оно подчеркивает ту специфику обращения с парами противоположностей, которая характеризует эту группу мифов и архетипов. Противоположности здесь не приобретают характера альтернативной несовместимости (или/или) как в режиме диурна, но и не совпадают, как в режиме мистического ноктюрна. Они синтезируются, сохраняя свое отличие и определенную напряженность оппозиции, но при этом не сливаются вплоть до неразличимости.
Самый общий сценарий драматического мифа таков: умирание не окончательно, за ним следует новая жизнь (эвфемизм). Но вместе с тем сохраняется печаль утраты, напряженность поражения и трагизм верховенства времени и смерти. Однако фатальность времени и смерти релятивизирована и смягчена.

Смерть и воскресение

В религиозно-мифологических сюжетах режим драматического ноктюрна часто встречается в форме повествования о смерти и воскресении – бога, героя, персонажа и т.д. Бог, герой или главное действующее лицо мифа или религиозного сюжета погибает (часто мучительно), спускается в ад, засыпает, становится жертвой злых сил. В вариантах это может быть исчезновение, пленение, заточение, превращение в животное или предмет, порабощение, похищение, потеря социального статуса, имущества или ценной реликвии и т.д. Но после определенного периода благодаря чуду или вмешательству другого героя он снова воскресает, поднимается из-под земли, оживает (сбрызнутый мертвой-живой водой), возвращается, освобождается, спасается, принимает первоначальный облик, восстанавливает социальный статус, утраченную вещь и т.д. Разновидности этого базового сюжета мифа бесконечны – от сказок и религиозных культов до сюжетных линий светской литературы или сценариев фильмов и бульварной литературы.
Через оптику драматического ноктюрна можно рассматривать природные явления (смену сезонов, циклическое движение светил – Солнца, луны, планет, звезд и т.д.), а можно толковать социальные циклы, исторические хроники, летописи, историю государств, обществ, цивилизаций и культур.
В  модели «смерть-воскресение» заложены обе фазы цикла – восходящая и нисходящая, что предопределяет различные версии понимания времени (регресс, прогресс, вечное возвращение).
Мессианские и эсхатологические сегменты религиозных учений (в иудаизме, христианстве, исламе, но также в буддизме – Будда; в индуизме – десятый аватара, Калки; в германском язычестве – битва богов и возвращение Бальдура и т.д.(15-3)) имеют к этому режиму самое непосредственное отношение.

Номенклатура драматического ноктюрна

Типичными символами синтетических мифов Дюран считает:

 

• • крест, круг, колесо, спираль, лабиринт, любые круглые предметы;
• • прорастающее зерно, злаковые растения, сезонные всходы, дерево, куст, стебель, цветок, созревание;
• • все виды циклов – сезоны, времена года, астрономические циклы;
• • искусства и их атрибуты (краски, кисти, музыкальные инструменты), маски;
• • эротический символизм во всем его многообразии, боги и богини любви, оргии;
• • огниво (для добывания огня);
• • улитку, раковину, медведя, барана, кролика;
• • колесницу, средства передвижения, путешествия;
• • все виды дуальной симметрии вдоль вертикальной оси, близнечные мифы, удвоение (редубляция), симметричную организацию пространства (по сторонам света).

Образцом драматического дуализма является китайский символ «инь-ян», который может быть рассмотрен как наиболее полное и общее выражение данного режима имажинэра.

Значение идей Ж.Дюрана для геософии

Методология мифоанализа Дюрана для построения геософской карты и исследования культур и цивилизаций представляется еще более фундаментальной и незаменимой, нежели теории Юнга. То, что Дюран называет «имажинэром» (или антропологическим траектом) и есть экзистенциальный горизонт или Dasein. При этом то обстоятельство, что Дюран выделяет в структуре имажинэра три режима напрямую свидетельствует о той отражательной природе архетипов «коллективного бессознательного», которую мы зафиксировали, говоря о Юнге. Автономность режимов и вместе с тем их несводимость друг к другу вытекает из структуры трех Логосов – Аполлона, Диониса и Кибелы. Три Логоса первичны для имажинэра как субъективный дух Гегеля первичен в его системе для природы (материи). Именно вертикаль Логосов конституирует горизонталь имажинэра, делает его горизонтом.
В этом случае всходы культуры будут группами проявления каждого из этих режимов. Таким образом цепочки когерентных архетипов составляют ансамбли, проявляющиеся в религии, мифологии, культуре, политике и истории.
Сразу бросается в глаза очевидное сходство между режимом диурна и Логосом Аполлона . Логос Аполлона своей проекция в бессознательное (имажинэр) организует его содержание в духе экзальтации света, вертикальной симметрии, чистоты, воинственности, героизма и патриархата. Режим диурна предопределяет андрократический и олимпийский комплекс фигур, идей и образов.
Мистический ноктюрн Дюрана совершенно очевидно относится к Логосу Кибелы. Переход имажинэра на сторону смерти, кастрация мужского начала и растворение в структурах онтологической ночи представляют собой типичные черты черного Логоса и недвусмысленно указывают на мифы и ритуалы Великой Матери. Матриархат Бахофена и титанические мотивы тесно связаны с эвфемизмом и его развитием в гомологичную фигуру образов и риторических фигур.
Что касается режима драматического ноктюрна, то он столь же прозрачно соответствует Логосу Диониса, с его двойственностью, парадоксальностью, цикличностью и переходом противоположностей друг в друга. Однако вся топология Ноомахии исходит из модели несколько отличающейся от гендерного толкования режимов имажинэра Дюраном. Для Дюрана драматический ноктюрн относится к режиму ночи, и следовательно, к доминации феминоидного начала. Хотя Дюран и склонен интерпретировать этот режим как андрогинный, он видит его с женской стороны, со стороны ночи. То есть это женский андрогинат.
В ноологии мы однозначно относим Логос Диониса к андрократическому началу, хотя и вступающему в глубину материальности, телесности и вещественности, спускающемуся вглубь земли. Дионис – это солнце ночи, но это н не ночь. Дионис -- бог женщин, но он – мужской бог. Дионис окружен хтоническими существами, но он бог небесный и олимпийский. Феноменологически режим мистического ноктюрна, точно соответствующий фигурам горизонта, вызываемым к жизни Логосом Диониса, может представляться выражением ночи. И именно так многие толковали фигуру Диониса. Но вся Ноомахия строится на обнаруженном нам в книге «В поисках темного Логоса»  различии между темным Логосом Диониса и черным Логосом Кибелы. Это различие, переводящее пару Аполлон-Дионис, ставшую знаменитой после работа Ницше, в триаду Аполлон-Дионис-Кибела, имеет колоссальное – решающее -- значение для метафизики. Близость Диониса к Кибеле оказывается двусмысленной, а его мужская и солярная, небесная природа выявляется как раз в контексте этой близости: небесный бог спускается в ад, но он не ад, и не бог ада. Он мужской и солнечный бог, совершающий сотериологический – жертвенный – божественный ритуал.
Но в проекции Логоса на экзистенциальный горизонт Логос Диониса вполне может выступать в режиме драматического ноктюрна и восприниматься именно так.
Приняв эту поправку, мы можем взять всю теорию социологии воображения Жильбера Дюрана в качестве надежного и идеально точного инструмента исследования структур геософии.