Альманах «Имажинэр» провозглашает начало Бронзового века русской культуры. Провозглашал ли кто-то Золотой век до того, как он наступил, или хотя бы в самом начале, при его рождении? – Вовсе нет. Максим Алексеевич Антонович применил это гесиодовское определение для эпохи Пушкина и Гоголя только в 1863 году, а затем оно было расширено до обозначения классической русской литературы 19 в. в целом. То же и с веком Серебряным: был младенец, но не было ни звезды, ни волхвов, которые должны были бы принести дары этому христодионисийскому богу. Уже после того, как он был убит, воскрес и отправился в иной мир – на небеса, в ад, в Европу, в лагеря, - на авторство его имени стали претендовать некоторые философы и литераторы, в числе которых, к примеру, был Бердяев. А утвердилось его имя в сердцах бессознательных граждан благодаря шедевру Ахматовой «Поэма без героя»: «И серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл…»

Авторы «Имажинэра» провозглашают Новый и Последний век. Но что предполагает в нас самих общую волю во времени? Участвуют ли наши глаза, наши слова, края наших пальто, перчатки и тени в обмене кислородом и идеями, памятью и снами, плодами нашего воображения с каждым встречным без исключения? «Поэзия – это дело всех», - говорил Лотреамон, которому посвящены блистательные страницы альманаха. Авторы провозглашают начало Бронзового века так, как человек, решив сделать что-то на первый взгляд невыполнимое, что-то вопреки, усиливает свой вызов тем, что провозглашает своё намерение, и дает во всеуслышание слово. «Вопреки» - это важное, достаточное слово, синоним слова «вовеки» - «на весь последний век». 

Культура этого нового века представляет собой анахронизм, и, оглядывая нестройный ряд покрытых пылью антикварных изданий Гюисманса, Жарри, Ницше, Уайльда, Ремизова, Карпова, Паунда, Майринка, Арто, и Белого, Мережковского, Блока, Есенина, Маяковского и  других русских поэтов Серебряного века, мы не останавливаемся, и без паузы добавляем к ним эти имена: Дугин, Головин, Сперанская, Джемаль, Мамлеев, Макеева… Словно сама ориентация их на озарение уничтожает всякую возможность тотального поэтического открытия (впрочем, были ли вообще открытия такого рода со времён «Броска костей» и «Озарений» - или со времён Гомера – или даже Вед?), аналогичного прорыву, который эти же авторы осуществили в метафизическом пространстве. Традиция эзотерического, декадентского, символистского, галлюцинаторно-синестезийного мироощущения благодаря им не прерывается, и, при всей искренности озвученного во введении призыва сойти в мир тротуаров, нищих и обездоленных (других синонимов «реальности» Александр Дугин не находит и не желает искать), не покидает чувство, что вы очутились в другом мире – в мире изысканных духов и египетских сигарет, пропитанных опиумом, закрытых собраний и латинских редкостей, стен, переплетённых в сафьян и великих картин, и химерических вибрирующих цветов, за которыми так бессердечно ухаживал некогда Дез Эссент. И страха. И ужаса. И хохота. И отваги на самом пределе отчаяния. Здесь эстетика переходит в этику, причём, как и должно быть, этику героическую. Перед вами спартанцы точных фраз и тонких цветовых отношений; самураи, которых вдохновляет на подвиг не «Хагакурэ», а поздний Малларме в старинном переплёте; мореплаватели, которых заставила пуститься в плаванье не жажда приключений и сокровищ, но вот это:

 

С той поры я блуждал в необъятной Поэме,

Дымно-белой…

 

Где в тонах голубой, лихорадочной боли,

В золотистых оттенках рассветной крови,

Шире всех ваших лир и пьяней алкоголя…

 

Я загрезил о ночи, зеленой и снежной,

Возникающей в темных глазницах морей…

 

Убаюканный пеной моих бездорожий…»

 

И воздухоплаватели, вдохновлённые примером Иосифа Купертинского и, в особенности, Парацельса из стихотворения Эзры, которые желают повторить за обладателем семи или восьми имён (одно из которых точно останется покрытым вечной тайной):

 

«Теперь я вижу все.

Смотри – вот там внизу сметен мир форм», -

 

не забывая, впрочем, и о печально-смешном примере Алексея Владимировича из рассказа Макеевой «Левитатор».

 

Все мы помним, что Золотой век был веком богов, а Бронзовый – это век героев. Перефразируя знаменитую остроту Вольтера, можно сказать: «Если бы героев не существовало, их следовало бы вообразить». Но даже учитывая то, что они действительно существуют, не стоит опрометчиво пренебрегать возможностью прикоснуться волшебному промежуточному пространству Имажинэра, к этому Аль-Аараафу, который позволяет нам воображать, – воображать или быть выдуманными.

 

Валентин Чередников